Page 301 - Похождения бравого солдата Швейка

он.
Приблизился перепуганный пейсатый мужчина, и Швейк по-немецки попросил его
принести стакан — дескать, господин лейтенант хотят пить.

Подпоручик Дуб настолько ошалел, что выпил целый стакан воды, от которой у него во
рту остался вкус лошадиной мочи и навозной жижи. Совершенно очумев от всего
пережитого, он дал пейсатому еврею за этот стакан воды пять крон и, повернувшись к
Швейку, сказал:
— Ты чего здесь глазеешь? Пошёл домой!
Пять минут спустя Швейк появился в штабном вагоне у поручика Лукаша,
таинственным жестом вызвал его из вагона и сообщил ему:
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, через пять, самое большее через
десять минут я буду совершенно пьян и завалюсь спать в своём вагоне; смею вас просить,
чтобы вы, господин обер-лейтенант, меня в течение, по крайней мере, трёх часов не звали и
никаких поручений не давали, пока я не высплюсь. Всё в порядке, но меня поймал господин
лейтенант Дуб. Я ему сказал, что это вода, и был вынужден при нём выпить целиком
бутылку коньяку, чтобы доказать, что это действительно вода. Всё в порядке. Я, согласно
вашему пожеланию, ничего не выдал и был осторожен. Но теперь, осмелюсь доложить,
господин обер-лейтенант, я уже чувствую, как у меня отнимаются ноги. Однако осмелюсь
доложить, господин обер-лейтенант, пить я привык, потому что с господином фельлкуратом
Кацем…
— Изыди, бестия! — крикнул, но без гнева, поручик Лукаш, зато подпоручик Дуб стал
в его глазах, по крайней мере, процентов на пятьдесят менее симпатичным, чем был до сих
пор.
Швейк осторожно влез в свой вагон и, укладываясь на своей шинели и вещевом мешке,
сказал, обращаясь к старшему писарю и ко всем присутствующим:
— Жил-был один человек. Как-то раз надрызгался он и попросил его не будить…
После этих слов Швейк повернулся на бок и захрапел.
Вскоре выдыхаемые им винные пары наполнили всё помещение, так что повар-
оккультист Юрайда, втягивая ноздрями воздух, воскликнул:
— Чёрт побери! Пахнет коньяком!
У складного стола сидел вольноопределяющийся Марек, достигший наконец после
всех злоключений должности батальонного историографа.
Ныне он сочинял впрок героические подвиги батальона, и видно было, что ему
доставляет большое удовольствие заглядывать в будущее.
Старший писарь Ванек давно с интересом наблюдал, как прилежно пишет
вольноопределяющийся и при этом хохочет во всё горло. Он встал и наклонился к
вольноопределяющемуся, который тут же принялся ему объяснять:
— Страшно весело писать историю батальона впрок. Главное, чтобы всё развивалось
систематически. Во всём должна быть система.
— Систематическая система, — заметил старший писарь Ванек, скептически улыбаясь.
— Да, — небрежно обронил вольноопределяющийся, — систематизированная
систематическая система при написании истории батальона. Мы не можем с самого начала
одержать большую победу. Всё должно развиваться постепенно, согласно определённому
плану. Наш батальон не может сразу выиграть мировую войну. Nihil nisi bene. 272 Для
обстоятельного историографа, как я, главное — составить план наших побед. Например, вот
здесь я описываю, как наш батальон (это произойдёт примерно месяца через два) чуть не

272 Ничего, кроме хорошего (лат.)