Page 342 - Похождения бравого солдата Швейка

заключение, способен ли учитель на такой поступок. Жандармский вахмистр посмотрел в
дела и заявил, что это исключено: учитель однажды уже был обвинён в приставаниях к
племяннице ксёндза, с которой спал сам ксёндз. Но жрец науки получил от окружного врача
свидетельство, что он импотент с шести лет, после того как упал с чердака на оглоблю
телеги. Тогда эта сволочь — почтмейстерша — подала жалобу на жандармского вахмистра,
на окружного врача и на школьного инспектора: они-де все подкуплены учителем. Они все
подали на неё в суд, её осудили, но потом она приговор обжаловала, — она, дескать,
невменяемая. Судебные врачи освидетельствовали её и в заключении написали, что она хоть
и слабоумная, но может занимать любую государственную должность.
Поручик Лукаш воскликнул:
— Иисус Мария! — и прибавил: — Сказал бы я вам словечко, но не хочу портить себе
ужин.
Швейк на это ответил:
— Я же предупреждал вас, господин обер-лейтенант, что расскажу страшно глупую
историю.
Поручик Лукаш только рукой махнул.
— От вас я этих глупостей слышал достаточно.
— Не всем же быть умными, господин обер-лейтенант, — убеждённо сказал Швейк. —
В виде исключения должны быть также и глупые, потому что если бы все были умными, то
на свете было бы столько ума, что от этого каждый второй человек стал бы совершеннейшим
идиотом. Если бы, например, осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, каждый знал
законы природы и умел вычислять расстояния на небе, то он лишь докучал бы всем, как
некий пан Чапек, который ходил в трактир «У чаши». Ночью он всегда выходил из пивной
на улицу, разглядывал звёздное небо, а вернувшись в трактир, переходил от одного к
другому и сообщал: «Сегодня прекрасно светит Юпитер. Ты, хам, даже не знаешь, что у тебя
над головой! Это такое расстояние, что, если бы тобой, мерзавец, зарядить пушку и
выстрелить, ты летел бы до него со скоростью снаряда миллионы и миллионы лет». При
этом он вёл себя так грубо, что обычно сам вылетал из трактира со скоростью
обыкновенного трамвая, приблизительно, господин обер-лейтенант, километров десять в час.
Или возьмём, господин обер-лейтенант, к примеру, муравьёв…
Поручик Лукаш приподнялся на кушетке, молитвенно сложив руки на груди:
— Я сам удивляюсь, почему я до сих пор разговариваю с вами, Швейк. Ведь я, Швейк,
вас так давно знаю…
Швейк в знак согласия закивал головой.
— Это привычка, господин обер-лейтенант. В том-то и дело, что мы уже давно знаем
друг друга и вместе немало пережили. Мы уже много выстрадали и всегда не по своей вине.
Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, — это судьба. Что государь император ни
делает, всё к лучшему: он нас соединил, и я себе ничего другого не желаю, как только быть
чем-нибудь вам полезным. Вы не голодны, господин обер-лейтенант?
Поручик Лукаш, который между тем опять растянулся на старой кушетке, сказал, что
последний вопрос Швейка — прекрасная развязка томительного разговора. Пусть Швейк
пойдёт справиться, что с ужином. Будет, безусловно, лучше, если Швейк оставит его одного,
так как глупости, которые пришлось ему выслушать, утомили его больше, чем весь поход от
Санока. Он хотел бы немножко поспать, но уснуть не может.
— Это из-за клопов, господин обер-лейтенант. Это старое поверье, будто священники
плодят клопов. Нигде не найдёшь столько клопов, как в доме священника. В своём доме в
Горних Стодулках священник Замастил написал даже целую книгу о клопах. Они ползали по
нём даже во время проповеди.
— Я вам что сказал, Швейк, отправитесь вы в кухню или нет?
Швейк ушёл, и вслед за ним из угла как тень вышел на цыпочках Балоун…

Когда рано утром батальон выступил из Лисковца на Старую Соль — Самбор,