Page 345 - Похождения бравого солдата Швейка

вам». — «Ведь у меня, как видите, никакой трости нет. Это, должно быть, кто-то, шедший
впереди нас». — «Как же эта трость может у вас быть, — ответил переодетый репортёр, —
когда, я это сам видел, вы её обломали вон за тем углом о старуху, которая разносит по
трактирам жареную картошку и каштаны». Дама даже плакать была не в состоянии, а
господин советник так разозлился, что стал обвинять его в грубости, после чего был
арестован и передан ближайшему патрулю в районе комиссариата на Сальмовой улице.
Переодетый репортёр велел эту пару отвести в комиссариат, сам он-де идёт к «Святому
Индржиху», по служебным делам был на Виноградах. Оба нарушили ночную тишину и
спокойствие и принимали участие в ночной драке, кроме того, они нанесли оскорбление
полиции. Он торопится, у него есть дело в комиссариате святого Индржиха, а через час он
придёт в комиссариат на Сальмовую улицу.

Таким образом, патруль потащил обоих. Они просидели до утра и ждали этого
старшего вахмистра, который между тем окольным путём пробрался «К чаше» на Боиште,
разбудил старшего вахмистра Губичку, деликатно рассказал ему о случившемся и намекнул
о том, что может подняться серьёзное дело, если тот не будет держать язык за зубами.
Поручик Лукаш, видимо, устал от разговоров. Прежде чем пустить лошадь рысью,
чтобы обогнать авангард, он сказал Швейку:
— Если вы собираетесь говорить до вечера, то это час от часу будет глупее и глупее.
— Господин обер-лейтенант, — кричал вслед отъезжавшему поручику Швейк, —
хотите узнать, чем это кончилось?
Поручик Лукаш поскакал галопом.
Подпоручик Дуб настолько оправился, что смог вылезти из санитарной двуколки,
собрал вокруг себя весь штаб роты и, как бы в забытьи, стал его наставлять. Он обратился к
собравшимся со страшно длинной речью, обременявшей их больше, чем амуниция и
винтовки.
Это был набор разных поучений. Он начал:
— Любовь солдат к господам офицерам делает возможными невероятные жертвы, но
вовсе не обязательно, — и даже наоборот, — чтобы эта любовь была врождённой. Если у
солдата нет врождённой любви, то его следует к ней принудить. В гражданской жизни
вынужденная любовь одного к другому, скажем, школьного сторожа к учительскому
персоналу, продолжается до тех пор, пока существует внешняя сила, вызывающая её. На
военной службе мы наблюдаем как раз противоположное, так как офицер не имеет права
допускать ни со стороны солдата, ни со своей собственной стороны малейшего ослабления
этой любви, которая привязывает солдата к своему начальнику. Эта любовь — не обычная
любовь, это, собственно говоря, уважение, страх и дисциплина.
Швейк всё это время шёл с левой стороны санитарной повозки. И пока подпоручик Дуб
говорил, Швейк шагал, повернув голову к подпоручику, делая «равнение направо».
Подпоручик Дуб вначале не замечал этого и продолжал свою речь:
— Эту дисциплину и долг послушания, обязательную любовь солдата к офицеру
можно выразить очень кратко, ибо отношения между солдатом и офицером несложны: один
повинуется, другой повелевает. Мы уже давно знаем из книг о военном искусстве, что
военный лаконизм, военная простота являются именно той добродетелью, которую должен
усвоить солдат, волей-неволей любящий своего начальника. Начальник в его глазах должен
быть величайшим, законченным, выкристаллизовавшимся образцом твёрдой и сильной воли.
Теперь только подпоручик Дуб заметил, что Швейк не отрываясь смотрит на него и
держит «равнение направо». Ему это было очень неприятно, так как внезапно он
почувствовал, что запутался в своей речи и не может выбраться из бездны любви солдата к
начальнику, а потому он заорал на Швейка:
— Чего ты на меня уставился, как баран на новые ворота?