Page 356 - Похождения бравого солдата Швейка

Вместо ответа Швейк заботливо приложил свою руку ко лбу незнакомца, потом
пощупал пульс и, наконец, подведя к маленькому окошечку, попросил его высунуть язык.
Всей этой процедуре негодяй не противился, думая, что Швейк объясняется с ним тайными
заговорщицкими знаками. Потом Швейк начал колотить в дверь, и, когда надзиратель
пришёл спросить, почему арестованный так шумит, он по-чешски и по-немецки потребовал,
чтобы немедля позвали доктора, так как человек, которого сюда поместили, бредит в
горячке.
Однако это не произвело должного впечатления: за больным человеком никто не
пришёл. Он преспокойно остался сидеть в камере и без умолку болтал что-то о Киеве, о
Швейке, которого он, безусловно, видел маршировавшим среди русских солдат.
— Вы наверняка напились болотной воды, — сказал Швейк, — как наш молодой
Тынецкий, человек вообще неглупый. Как-то раз пустился он путешествовать и добрался до
самой Италии. Он ни о чём другом не говорил, только об этой самой Италии, дескать, там
одни болотные воды и никаких других достопримечательностей. Вот он тоже от болотной
воды схватил лихорадку. Трясла она его четыре раза в год: на всех святых — на святого
Иосифа, на Петра и Павла и на успение богородицы. Как его схватит эта самая лихорадка,
он, вроде вот вас, начинал узнавать чужих, незнакомых ему людей. Ну, например, в трамвае
мог сказать незнакомому человеку, что видел его на вокзале в Вене. Кого ни встретит на
улице, — всех он или видел на вокзале в Милане, или выпивал с ними в винном погребке
при ратуше в штирийском Граце. Если эта самая болотная горячка нападала на него, когда он
сидел в трактире, он начинал узнавать посетителей и говорил, что все они ехали с ним на
пароходе в Венецию. Против этой болезни нет никаких лекарств, кроме одного, которое
выдумал новый санитар в Катержинках. Велели этому санитару ухаживать за помешанным,
который целый божий день ничего не делал, а только сидел в углу и считал: «Раз, два, три,
четыре, пять, шесть», и опять: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть». Это был какой-то
профессор. Санитар чуть не лопнул от злости, видя, что сумасшедший не может перескочить
через шестёрку. Сначала санитар по-хорошему просил его сосчитать: «Семь, восемь, девять,
десять». Куда там! Профессор и в ус не дует, сидит себе в уголку и считает: «Раз, два, три,
четыре, пять, шесть». Санитар не выдержал, подскочил к своему подопечному и, когда тот
проговорил «шесть», дал ему подзатыльник. «Вот вам, говорит, семь, а вот восемь, девять,
десять». Что ни цифра, то подзатыльник. Больной схватился за голову и спрашивает, где он
находится. Когда санитар сказал, что в сумасшедшем доме, профессор сразу припомнил, что
попал туда из-за какой-то кометы. Он высчитал, что она появится через год, восемнадцатого
июня, в шесть часов утра, а ему доказали, что эта комета сгорела уже несколько миллионов
лет тому назад. Я с этим санитаром был знаком. Когда профессор окончательно выздоровел
и выписался, он взял этого санитара в слуги. Никаких других обязанностей у него не было,
только каждое утро давать господину профессору четыре подзатыльника, что он и выполнял
добросовестно и аккуратно.
— Я знал всех ваших киевских знакомых, — неутомимо продолжал агент
контрразведки. — Не с вами ли был один такой толстый и один такой худой? Никак не
припомню, как их звали и какого они полка.
— Пусть это вас не беспокоит, — успокаивал его Швейк, — с каждым может
случиться! Разве запомнишь фамилии всех толстых и всех худых? Фамилии худых людей,
конечно, труднее запомнить, потому что их на свете больше. Они, как говорится, составляют
большинство.
— Товарищ, — захныкал императорский и королевский мерзавец, — ты мне не
веришь! А ведь нас ждёт одинаковая участь!
— На то мы и солдаты, — невозмутимо ответил Швейк, — для того нас матери и на
свет породили, чтобы на войне, когда мы наденем мундиры, от нас полетели клочья. И мы на
это идём с радостью, потому как знаем, что наши кости не будут гнить понапрасну. Мы
падём за государя императора и его августейшую семью, ради которой мы отвоевали