Page 84 - Похождения бравого солдата Швейка

Денщик был в самых интимных отношениях с ординарцем, уделял ему обильные
объедки со своего стола и делился с ним своими привилегиями. К триумвирату
присоединялся обыкновенно и старший писарь. Эта тройка, живя в непосредственной
близости от командира, знала о всех операциях и стратегических планах.
Отделение, начальник которого дружил с денщиком командира роты, было лучше
других информировано обо всём. Если денщик говорил: «В два часа тридцать пять минут
улепетнём», то действительно ровно в два часа тридцать пять минут австрийские солдаты
начинали отходить от неприятеля.
Денщик находился в самых интимных отношениях с полевой кухней и с удовольствием
околачивался у котла, заказывая себе разные блюда, словно он сидел в ресторане и держал в
руках меню.
— Я люблю грудинку, — говорил он повару, — а вчера ты дал мне хвост. Да положи-ка
мне в суп кусок печёнки, знаешь ведь, что я селезёнку не жру.
Денщик был большим мастером создавать панику. Во время бомбардировки окопов
душа у него уходила в пятки. В таких случаях он оказывался вместе со своим и офицерским
багажом в самом безопасном блиндаже и прятал голову под одеяло, чтобы его не нашла
артиллерийская граната. В эти минуты он желал только одного: чтобы его командир был
ранен и он вместе с ним попал бы в тыл, как можно подальше.
Своими «секретами» он увеличивал панику. «Кажется, уже собирают телефон», —
сообщал он конфиденциально по отделениям и был счастлив, если мог потом сказать: «Уже
собрали».
Никто не отступал с таким удовольствием, как он. В эти минуты он забывал, что над
его головой свистят снаряды и шрапнель; не чувствуя усталости, он пробирался с багажом к
штабу, где стоял обоз. Большую симпатию он испытывал к австрийскому обозу и с
огромным удовольствием с ним ездил. На худой конец он удовлетворялся и санитарными
двуколками. Если же ему приходилось идти пешком, он производил впечатление человека,
совершенно изничтоженного. В таких случаях он бросал багаж своего офицера в окопах и
волок только своё собственное имущество.
Если случалось, что офицер, чтобы не попасть в плен, спасался бегством, а денщик
попадал в плен, то последний никогда не забывал захватить с собой и офицерские вещи,
которые отныне становились его собственностью и которые он берёг как зеницу ока.
Я знал одного пленного денщика, который вместе с другими прошёл пешком от Дубно
до самой Дарницы под Киевом. Кроме своего походного мешка и мешка офицера,
избежавшего плена, он тащил ещё пять различных ручных чемоданов, да два одеяла и
подушку, не считая узла, который он тащил на голове. Он жаловался мне, что два чемодана у
него отняли казаки.
Мне не забыть этого человека, который так маялся со своим багажом по всей Украине.
Это была живая экспедиторская подвода. Я до сих пор никак не могу понять, как смог он всё
это унести, тащить несколько сот километров на себе, потом доехать с этим до самого
Ташкента, зорко охранять каждую вещь… и умереть на своих чемоданах от сыпного тифа в
лагере для военнопленных.
В настоящее время денщики рассеяны по всей нашей республике и рассказывают о
своих геройских подвигах. Они-де штурмовали Сокаль, Дубно, Ниш, Пиаву. Каждый из них
— Наполеон. «Вот я и говорю нашему полковнику: пусть, мол, позвонит в штаб, что можно
начинать».
В большинстве случаев денщики были реакционерами, и солдаты их ненавидели.
Некоторые из денщиков были доносчиками и с особым удовольствием смотрели, когда
солдата вязали.
Они развились в особую касту. Их эгоизм не знал границ.

III