Page 85 - Похождения бравого солдата Швейка

Поручик Лукаш был типичным кадровым офицером сильно обветшавшей австрийской
монархии. Кадетский корпус выработал из него хамелеона: в обществе он говорил по-
немецки, писал по-немецки, но читал чешские книги, а когда преподавал в школе для
вольноопределяющихся, состоящей сплошь из чехов, то говорил им конфиденциально:
«Останемся чехами, но никто не должен об этом знать. Я — тоже чех…»
Он считал чешский народ своего рода тайной организацией, от которой лучше всего
держаться подальше.
Но в остальном он был человек славный: не боялся начальства и на манёврах, как это и
полагается, заботился о своей роте, поудобнее расквартировывая её по сараям, и, часто платя
из своего скромного жалованья, выставлял солдатам бочку пива.
Лукаш любил, когда солдаты на марше пели песни. Они должны были петь, идя на
учение и с учения. Шагая рядом со своей ротой, он подтягивал:

А как ноченька пришла,
Овёс вылез из мешка,
Тумтария бум!

Он пользовался расположением солдат, так как был на редкость справедлив и не имел
обыкновения придираться.
Унтеры дрожали перед ним. Из самого свирепого фельдфебеля он в течение месяца
делал агнца.
Накричать он мог, но никогда не ругался. Выбирал слова и выражения.
— Видите ли, голубчик, право же мне не хотелось бы вас наказывать, но ничего не
могу поделать, потому что от дисциплины зависит боеспособность армии. Армия без
дисциплины — «трость, ветром колеблемая». Если ваш мундир не в порядке, а пуговицы
плохо пришиты или их не хватает, то это значит, что вы забываете свои обязанности по
отношению к армии. Может быть, вам кажется непонятным, почему вас сажают за то, что
вчера при осмотре у вас не хватало пуговицы на гимнастёрке, за такую мелочь, за такой
пустяк, на который, не будь вы на военной службе, никто бы и внимания не обратил? Но на
военной службе подобная небрежность по отношению к своей внешности влечёт за собой
взыскание. А почему? Дело не в том, что у вас не хватает пуговицы, а в том, чтобы приучить
вас к порядку. Сегодня вы не пришьёте пуговицу и, значит, начнёте лодырничать. Завтра вам
уже покажется трудным разобрать и вычистить винтовку, послезавтра вы забудете в каком-
нибудь трактире свой штык и, наконец, заснёте на посту — и всё из-за того, что с той
несчастной пуговицы вы начали вести жизнь лодыря. Так-то, голубчик! Я наказываю вас для
того, чтобы уберечь от наказания более тяжёлого за те провинности, которые вы могли бы
совершить в будущем, медленно, но верно забывая свои обязанности. Я вас сажаю на пять
дней и искренне желаю, чтобы на хлебе и воде вы пораздумали над тем, что взыскание не
есть месть, а только средство воспитания, преследующее определённую цель — исправление
наказуемого солдата.
Лукашу уже давно следовало бы быть капитаном, но ему не помогла даже
осторожность в национальном вопросе, так как он отличался слишком большой прямотой по
отношению к своему начальству и ни к кому не подлизывался.
Он родился в деревне среди тёмных лесов и озёр южной Чехии и сохранил черты
характера крестьян этой местности.
Но если к солдатам Лукаш был справедлив и никогда к ним не придирался, то по
отношению к денщикам он был совсем иным: он ненавидел своих денщиков, потому что
денщики ему попадались всегда самые негодные и подлые.
Он не считал их за солдат, бил их по морде, давал подзатыльники, пытался
воспитывать их и словом и делом. Он безрезультатно боролся с ними много лет, то и дело
менял и всегда приходил к заключению: «Опять попалась подлая скотина!» Своих денщиков
он считал существами низшего порядка.