Page 87 - Похождения бравого солдата Швейка

доложить, натворил то-то и то-то. А если говорить насчёт честности, то это, конечно, вещь
прекрасная, с нею человек далеко пойдёт. Ну, всё равно как при состязании в ходьбе: как
только начнёшь мошенничать и бежать, так моментально сходишь с дистанции. Вот, к
примеру, мой двоюродный брат. Честный человек, всюду его уважают, сам собой доволен и
чувствует себя как новорождённый, когда, ложась спать, может сказать: «Сегодня я опять
был честным».
В течение всей этой пространной речи поручик сидел в кресле и, уставившись на
сапоги Швейка, думал: «Боже мой, ведь я сам часто несу такую же дичь. Разница только в
форме, в какой я это преподношу».
Тем не менее, не желая ронять своего авторитета, он сказал, когда Швейк закончил:
— Вы должны ходить в чищеных сапогах, держать мундир в порядке и чтобы все
пуговицы были пришиты. Вы должны производить впечатление солдата, а не штатского
босяка. Это поразительно, до чего никто из вас не умеет держаться по-военному. Из всех
моих денщиков только у одного был бравый вид, да и тот в конце концов украл у меня
парадный мундир и продал его в еврейском квартале.
Поручик умолк, но вскоре заговорил снова и перечислил Швейку все его обязанности,
особенно напирая на то, что Швейк должен быть верным слугой и нигде не болтать о том,
что делается дома.
— У меня бывают дамы, — подчеркнул он. — Иногда дама останется ночевать, если
мне не нужно на другой день идти на службу. В таких случаях вы будете приносить нам
кофе в постель, но только когда я позвоню, поняли?
— Так точно, понял, господин обер-лейтенант. Если я неожиданно влезу в комнату, то,
возможно, иной даме это покажется неприятным. Я сам однажды привёл к себе домой
барышню, и мы с ней очень мило развлекались, когда моя служанка принесла нам кофе в
постель. Служанка с перепугу обварила мне кофеём всю спину, да ещё сказала: «С добрым
утром!» Нет, я прекрасно знаю, как вести себя, когда ночует дама.
— Отлично, Швейк! С дамами мы должны вести себя исключительно тактично, —
сказал поручик, приходя в хорошее настроение, так как разговор коснулся предмета,
заполнявшего всё его свободное от казарм, плаца и карт время.
Женщины были душой квартиры поручика. Они создавали ему домашний очаг. Их
было несколько дюжин, и многие за время своего пребывания старались приукрасить
квартиру всевозможными безделушками.
Жена владельца кафе прожила у поручика целых две недели, пока за ней не приехал
муж, и вышила поручику премиленькую дорожку на стол, на всём его бельё монограммы и,
наверное, докончила бы коврик на стене, если бы её муж не прекратил эту идиллию.
Другая, за которой через три недели приехали родители, хотела превратить спальню
поручика в дамский будуар и расставила повсюду разные безделушки и вазочки, а над
постелью повесила ангела хранителя.
Заботливая женская рука ощущалась во всех уголках спальни и столовой, она проникла
и на кухню, где можно было видеть самые разнообразные кухонные принадлежности —
великолепный подарок одной влюблённой фабрикантши, которая, кроме своей страсти,
привезла с собой в дом машинку для рубки овощей и капусты, прибор для нарезывания
булочек, тёрку для печёнки, кастрюли, противни, сковороды, шумовки и бог весть что ещё.
Однако через неделю она ушла, так как не могла примириться с мыслью, что, кроме
неё, у Лукаша есть ещё около двадцати других любовниц: последнее обстоятельство
отразилось на исполнительности этого породистого самца в мундире.
Поручик Лукаш вёл обширную корреспонденцию, завёл альбом фотографий своих
возлюбленных и коллекцию разных реликвий, так как за последние два года стал проявлять
наклонность к фетишизму. У него сохранилось несколько разных дамских подвязок, четыре
пары изящных панталончиков с вышивкой, три прозрачные, тончайшие дамские рубашечки,
батистовые платья и, наконец, один корсет и несколько чулок.
— Сегодня у меня дежурство, — сказал поручик Швейку, — я приду домой только