Page 18 - Сказки об Италии

— Но это цена только моего пояса! — вскричал удивленный Тимур.
— Я ведь и думаю только о поясе, — ответил Кермани, — только о поясе, потому что
сам ты не стоишь ни гроша!
Вот как говорил поэт Кермани с царем царей, человеком зла и ужаса, и да будет для нас
слава поэта, друга правды, навсегда выше славы Тимура.
Прославим поэтов, у которых один бог — красиво сказанное, бесстрашное слово
правды, вот кто бог для них — навсегда!
И вот, в час веселья, разгула, гордых воспоминаний о битвах и победах, в шуме музыки
и народных игр пред палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись
силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя думать, что в их телах нет костей,
состязаясь в ловкости убивать, фехтовали воины и шло представление со слонами, которых
окрасили в красный и зеленый цвета, сделав этим одних — ужасными и смешными —
других, — в этот час радости людей Тимура, пьяных от страха пред ним, от гордости славой
его, от усталости побед, и вина, и кумыса, — в этот безумный час, вдруг, сквозь шум, как
молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана долетел крик женщины, гордый
крик орлицы, звук, знакомый и родственный его оскорбленной душе, — оскорбленной
Смертью и потому жестокой к людям и жизни.
Он приказал узнать, кто там кричит голосом без радости, и ему сказали, что явилась
какая-то женщина, она вся в пыли и лохмотьях, она кажется безумной, говорит по-арабски и
требует — она требует! — видеть его, повелителя трех стран света.
— Приведите ее! — сказал царь.
И вот пред ним женщина — босая, в лоскутках выцветших на солнце одежд, черные
волосы ее были распущены, чтобы прикрыть голую грудь, лицо ее, как бронза, а глаза
повелительны, и темная рука, протянутая Хромому, не дрожала.
— Это ты победил султана Баязета? — спросила она.
— Да, я. Я победил многих и его и еще не устал от побед. А что ты скажешь о себе,
женщина?
— Слушай! — сказала она. — Что бы ты ни сделал, ты — только человек, а я — Мать!
Ты служишь смерти, я — жизни. Ты виноват предо мной, и вот я пришла требовать, чтоб ты
искупил свою вину, — мне говорили, что девиз твой «Сила — в справедливости», — я не
верю этому, но ты должен быть справедлив ко мне, потому что я — Мать!
Царь был достаточно мудр для того, чтобы почувствовать за дерзостью слов силу
их, — он сказал:
— Сядь и говори, я хочу слушать тебя!
Она села — как нашла удобным — в тесный круг царей, на ковер, и вот что рассказала
она:
— Я — из-под Салерно, это далеко, в Италии, ты не знаешь где! Мой отец — рыбак,
мой муж — тоже, он был красив, как счастливый человек, — это я поила его счастьем! И еще
был у меня сын — самый прекрасный мальчик на земле…
— Как мой Джигангир, — тихо сказал старый воин.
— Самый красивый и умный мальчик — это мой сын! Ему было шесть лет уже, когда к
нам на берег явились сарацины-пираты, они убили отца моего, мужа и еще многих, а
мальчика похитили, и вот четыре года, как я его ищу на земле. Теперь он у тебя, я это знаю,
потому что воины Баязета схватили пиратов, а ты — победил Баязета и отнял у него всё, ты
должен знать, где мой сын, должен отдать мне его!
Все засмеялись, и сказали тогда цари — они всегда считают себя мудрыми!
— Она — безумна! — сказали цари и друзья Тимура, князья и военачальники его, и все
смеялись.
Только Кермани смотрел на женщину серьезно, и с великим удивлением Тамерлан.
— Она безумна как Мать! — тихо молвил пьяный поэт Кермани; а царь — враг мира —
сказал:
— Женщина! Как же ты пришла из этой страны, неведомой мне, через моря, реки и