Page 16 - Сказки об Италии

чем прежде, встречались, потому что искали встреч, надеясь, что один из двух не вытерпит
мучений неудовлетворенного и всё разгоравшегося чувства. Их встречи были полны
отчаяния и тоски, после каждого свидания с нею он чувствовал себя разбитым и бессильным,
она — в слезах шла исповедоваться, а он знал это, и ему казалось, что черная стена людей в
тонзурах становится всё выше, несокрушимее с каждым днем, растет и разъединяет их
насмерть.
— Однажды в праздник, гуляя с нею в поле за городом, он сказал ей — не угрожая, а
просто думая вслух:
— «Знаешь, мне кажется иногда, что я могу убить тебя…»
— Она промолчала.
— «Ты слышала, что я сказал?»
Ласково взглянув в лицо ему, она ответила:
— «Да».
— И он понял, что она умрет, но не уступит ему. До этого «да» он порою обнимал и
целовал ее, она боролась с ним, но сопротивление ее слабело, и он мечтал уже, что однажды
она уступит, и тогда ее инстинкт женщины поможет ему победить ее. Но теперь он понял,
что это была бы не победа, а порабощение, и с той поры перестал будить в ней женщину.
— Так ходил он с нею в темном круге ее представлений о жизни, зажигал пред нею все
огни, какие мог зажечь, но — как слепая — она слушала его с мечтательной улыбкой и не
верила ему.
— Однажды она сказала:
— «Я понимаю иногда, что всё, что ты говоришь, — возможно, но я думаю, это потому,
что я люблю тебя! Я понимаю, но — не верю, не могу! И когда ты уходишь, всё твое уходит
с тобой».
— Это продолжалось почти два года, и вот девушка заболела; он бросил работу,
перестал заниматься делами организации, наделал долгов и, избегая встреч с товарищами,
ходил около ее квартиры или сидел у постели ее, наблюдая, как она сгорает, становясь с
каждым днем всё прозрачнее, и как всё ярче пылает в глазах ее огонь болезни.
— «Говори мне о будущем», — просила она его.
— Он говорил о настоящем, мстительно перечисляя всё, что губит нас, против чего он
будет всегда бороться, что надо вышвырнуть вон из жизни людей, как темные, грязные,
изношенные лохмотья.
— Она слушала и, когда ей было нестерпимо больно, останавливала речь, касаясь его
руки и умоляюще глядя в глаза ему.
— «Я — умираю?» — спросила она его однажды, много дней спустя после того, как
доктор сказал ему, что у нее скоротечная чахотка и положение ее безнадежно.
— Он не ответил ей, опустив глаза.
— «Я знаю, что скоро умру, — сказала она. — Дай мне руку».
— И, когда он протянул руку ей, она, поцеловав ее горячими губами, сказала:
— «Прости меня, я виновата перед тобою, я ошиблась и измучила тебя. Я вижу теперь,
когда убита, что моя вера — только страх пред тем, чего я не могла понять, несмотря на свои
желания и твои усилия. Это был страх, но он в крови моей, я с ним рождена. У меня свой —
или твой — ум, но чужое сердце, ты прав, я это поняла, но сердце не могло согласиться с
тобой…»
— Через несколько дней она умерла, а он поседел за время агонии ее, — поседел в
двадцать семь лет.
— Недавно он женился на единственной подруге той девушки, его ученице; это они
идут на кладбище, к той, — они каждое воскресенье ходят туда, положить цветы на могилу
ее.
— Он не верит в свою победу, убежден, что, говоря ему — «ты прав!» — она лгала,
чтобы утешить его. Его жена думает так же, оба они любовно чтят память о ней, и эта
тяжелая история гибели хорошего человека, возбуждая их силы желанием отомстить за него,