Page 11 - Судьба человека
P. 11

— все лагерное начальство. Пять человек сидят, шнапс глушат и салом закусывают. На столе
               у них початая здоровенная бутыль со шнапсом, хлеб, сало, моченые яблоки, открытые банки
               с  разными  консервами.  Мигом  оглядел  я  всю  эту  жратву,  и  —  не  поверишь  —  так  меня
               замутило, что за малым не вырвало. Я же голодный, как волк, отвык от человеческой пищи, а
               тут столько добра перед тобою… Кое-как задавил тошноту, но глаза оторвал от стола через
               великую силу.
                     Прямо  передо мною  сидит  полупьяный  Мюллер,  пистолетом  играется,  перекидывает
               его  из  руки  в  руку,  а  сам  смотрит  на  меня  и  не  моргнет,  как  змея.  Ну,  я  руки  по  швам,
               стоптанными  каблуками  щелкнул,  громко  так  докладываю:  «Военнопленный  Андрей
               Соколов по вашему приказанию, герр комендант, явился». Он и спрашивает меня: «Так что
               же,  русс  Иван,  четыре  кубометра  выработки  —  это  много?»  —  «Так  точно, —  говорю, —
               герр  комендант,  много». —  «А  одного  тебе  на  могилу  хватит?»  —  «Так  точно,  герр
               комендант, вполне хватит и даже останется».
                     Он встал и говорит: «Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за эти
               слова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься». — «Воля ваша», — говорю
               ему.  Он  постоял,  подумал,  а  потом  кинул  пистолет  на  стол  и  наливает  полный  стакан
               шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит:
               «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия».
                     Я было из его рук и стакан взял, и закуску, но как только услыхал эти слова, — меня
               будто огнем обожгло! Думаю про себя:  «Чтобы я, русский солдат, да стал пить за победу
               немецкого оружия?! А кое-чего ты не хочешь, герр комендант? Один черт мне умирать, так
               провались ты пропадом со своей водкой!»
                     Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю: «Благодарствую за угощение, но
               я непьющий». Он улыбается:  «Не  хочешь пить за нашу победу?  В таком случае выпей за
               свою  погибель».  А  что  мне  было  терять?  «За  свою  погибель  и  избавление  от  мук  я
               выпью», — говорю  ему.  С  тем  взял  стакан  и  в  два глотка  вылил  его  в  себя,  а  закуску  не
               тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю: «Благодарствую за угощение. Я готов,
               герр комендант, пойдемте, распишете меня».
                     Но он смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на
               это  отвечаю:  «Я  после  первого  стакана  не  закусываю».  Наливает  он  второй,  подает  мне.
               Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю: «Хоть напьюсь перед
               тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант свои белые брови,
               спрашивает: «Что же не закусываешь, русс Иван? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините,
               герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать». Надул он щеки, фыркнул,
               а потом как захохочет и сквозь смех что-то быстро говорит по-немецки: видно, переводит
               мои  слова  друзьям.  Те  тоже  рассмеялись,  стульями  задвигали,  поворачиваются  ко  мне
               мордами и уже, замечаю, как-то иначе на меня поглядывают, вроде помягче.
                     Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан
               я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол. Захотелось
               мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой
               не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня
               не превратили, как ни старались.
                     После этого комендант стал серьезный с виду, поправил у себя на груди два железных
               креста,  вышел  из-за  стола  безоружный  и  говорит:  «Вот  что,  Соколов,  ты  —  настоящий
               русский солдат. Ты храбрый солдат. Я  — тоже солдат и уважаю  достойных противников.
               Стрелять  я  тебя  не  буду.  К  тому  же  сегодня  наши  доблестные  войска  вышли  к  Волге  и
               целиком  овладели  Сталинградом.  Это  для  нас  большая  радость,  а  потому  я  великодушно
               дарю  тебе  жизнь.  Ступай  в  свой  блок,  а  это тебе  за  смелость», —  и  подает  мне  со  стола
               небольшую буханку хлеба и кусок сала.
                     Прижал я хлеб к себе изо всей силы, сало в левой руке держу и до того растерялся от
               такого неожиданного поворота, что и спасибо не сказал, сделал налево кругом, иду к выходу,
               а сам думаю: «Засветит он мне сейчас промеж лопаток, и не донесу ребятам этих харчей».
   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16