Page 40 - Весенние перевертыши

ожидал.
Притаившийся возле дверей Минька, Минька, случайно попавший на разбирательство.
Минька, которого и не собирались сейчас спрашивать, вдруг вскочил на ноги и закричал
тонко, срываясь, словно петушок, впервые пробующий свой голос:
— Дюшка! Ты чего?.. Дюшка! Скажи всем! Скажи про Саньку! Он же хвастался, что
убьет тебя! Я сам слышал! Ножом стращал!
И Санька взвился, его лицо потекло красными пятнами:
— Врет! Врет! Не хвастался!.. У меня даже ножа нет! Обыщите! Нет ножа!
— О каком ноже речь? Ты что? — Глаза Анны Петровны утратили прозрачность, стали
обычными — испуганными.
Но Минька, тихий Минька с яростью накинулся на Саньку:
— Ты все можешь, ты и ножом! Про твой нож Колька хвастался!
— Ничего я не хвастался! Ничего не знаю! — завертелся ужом Колька Лысков.
— Честное слово! Дюшка добрый. Дюшка даже лягушку… Дюшка слабей себя никогда
не обидит! А Санька и ножом, ему что?
— Чего он на меня? Ну, чего?.. Никакого ножа… Вот глядите, вот… — Санька начал
выворачивать перед всеми пустые карманы.
— Он трус! Он только на слабых. Потому Дюшка и кирпич… Знал — Санька тогда на
него не полезет, испугается. И верно, верно — Дюшка давно этот кирпич таскал в портфеле.
Давно, но не ударил же им Саньку. Убить мог? Это Дюшка–то? Саньку! Отпугивать только.
Санька — трус: на сильного никогда!..
— Ну–у, Минька, н–ну–у!
— Слышите?.. Он и сейчас… Он теперь меня… Мне тоже кирпич… Житья Санька не
даст! Мне тоже кирпич нужен!..
— Ну–у, Минька, н–ну–у!
Санька стоял посреди кабинета всклокоченный, с пятнистым лицом, с выкаченными
зелеными глазами, вывернутыми карманами.
Лежал рыжий кирпич на зеленом столе. Все молчали, пораженные яростью тихого,
маленького, слабого Миньки. И только Зоя Ивановна, молодая учительница, изумленно
выдохнула свое:
— Как–кой ужас!

20

Александр Матросов своей грудью закрыл амбразуру с пулеметом, чтобы спасти
товарищей. Александр Матросов — герой, человек великой души, о нем написаны книги.
До сих пор великой души люди — те, кто своей грудью, своей жизнью ради
товарищей! — жили для Дюшки только в книгах. В Куделине таких не наблюдалось.
Великой души люди, казалось, непременно должны быть и велики ростом, широки в плечах,
красивы лицом.
У Миньки узкие плечи, писклявый голос. И жил Минька все время рядом, на улице
Жан–Поля Марата, ничего геройского в нем не было — самый слабый из ребят, самый
трусливый.
И вот Минька против Саньки! Санька слабых не жалеет. Санька не даст проходу.
Минька добровольно испортил себе жизнь, чтоб спасти Дюшку. Закрыл грудью.
А ведь он, Дюшка, всегда немного презирал Миньку — слабей, беспомощней.
От Дюшки шарахнулась Римка, от Дюшки отвернулся Левка Гайзер, дома Дюшка
устроил истерику. Сам себе противен. Стоит ли такому жить на свете? Кому нужен?
Оказывается, нужен! Грудью за него.
Минька, Минька…

…Утром Дюшка повернул не к школе, а к Минькиному дому. Санька станет сторожить