Page 142 - Вино из одуванчиков

старую кожу? А ведь в этой кровати сейчас только и осталось, что обрезки

ногтей да старая, облезлая кожа. Стоит один лишь разок вздохнуть
поглубже — и я рассыплюсь в прах. Главное — не та я, что тут лежит, а та,
что сидит на краю кровати и смотрит на меня, и та, что сейчас внизу
готовит ужин, и та, что возится в гараже с машиной или читает книгу в
библиотеке. Все это — частицы меня, они-то и есть самые главные. И я
сегодня вовсе не умираю. Никто никогда не умирает, если у него есть дети
и внуки. Я еще очень долго буду жить. И через тысячу лет будут жить на
свете мои потомки — полный город! И они будут грызть кислые яблоки в
тени эвкалиптов. Вот мой ответ всем, кто задает мудреные вопросы. А
теперь быстро пришли сюда всех остальных!
И наконец вся семья собралась в спальне — стоят, точно на вокзале
провожают кого-то в дальний путь.
— Ну вот, — говорит прабабушка, — вот и все. Скажу честно: мне
приятно видеть всех вас вокруг. На будущей неделе принимайтесь за
работы в саду, и за уборку в чуланах, и пора закупить детям одежду на
зиму. И раз уж здесь не будет той частицы меня, которую для удобства
называют прабабушкой, разные другие частицы, которые называются дядя

Берт, и Лео, и Том, и Дуглас, и все остальные, должны меня заменить, и
всякий пусть делает что сможет.
— Хорошо, бабушка.
— И, пожалуйста, не устраивайте здесь завтра никакого шума и
толчеи. Не желаю, чтобы про меня говорили всякие лестные слова: я сама
все их с гордостью сказала в свое время. Я на своем веку отведала каждого
блюда и станцевала каждый танец — только один пирог еще надо
попробовать, только одну мелодию остается спеть. Но я не боюсь. По
правде говоря, мне даже интересно. Я ничего не собираюсь упустить, надо
вкусить и от смерти. И, пожалуйста, не волнуйтесь за меня. А теперь
уходите все и дайте мне уснуть…
Где-то тихонько закрылась дверь.

— Вот так-то лучше…
Она уютно свернулась в теплом сугробе полотна и шерсти, простынь и
одеял, и лоскутное покрывало горело всеми цветами радуги, точно
цирковые флажки в старину. Так она лежала, маленькая, затихшая, и ждала
— чего же? — совсем как восемьдесят с лишком лет назад, когда,
просыпаясь по утрам, она нежилась в постели, расправляя еще не
окрепшие косточки.
«Когда-то очень давно, — думала она, — мне снился сон, и он был
такой хороший, и вдруг меня разбудили — это было в тот день, когда я