Page 22 - Вино из одуванчиков
P. 22

погоду.

                     Вот появляется дядя Берт, а то и дедушка, потом отец и еще кто-нибудь
               из  родных;  женщины  еще  переговариваются  в  остывающей  кухне,
               мужчины  первыми  выходят  в  сладостную  тишь  вечера,  попыхивая
               сигаретами,  и  наводят  порядок  в  своем  собственном  мире.  На  веранде
               зазвучат  мужские  голоса;  мужчины  расположатся  поудобнее,  задрав  ноги
               повыше,  а  мальчишки,  точно  воробьи,  усядутся  рядком  на  стертых
               ступеньках или на деревянных перилах, и оттуда за вечер уж непременно
               что-нибудь свалится — либо мальчишка, либо горшок с геранью.
                     И наконец за дверью на веранде вдруг возникнут, точно привидения,
               бабушка,  прабабушка  и  мама,  и  тогда  мужчины  зашевелятся,  встанут  и
               придвинут им стулья и качалки. Женщины принесут с собой всевозможные
               веера, сложенные газеты, бамбуковые метелочки или надушенные носовые
               платки и за разговором будут ими обмахиваться.
                     Они болтают без умолку целый вечер, а о чем — назавтра никто уже и
               не вспомнит. Да никому и не важно, о чем говорят взрослые; важно только,
               что звук их голосов то нарастает, то замирает над тонкими папоротниками,
               окаймляющими  веранду  с  трех  сторон;  важно,  что  город  понемногу

               наполняется тьмой, как будто черная вода льется на дома с неба, и в этой
               тьме алыми точками мерцают огоньки, и журчат, журчат голоса. Женщины
               сплетничают и отмахиваются от первых москитов, и те начинают в воздухе
               свою неистовую пляску. Мужские голоса проникают в старое дерево домов;
               если  закрыть  глаза  и  прижаться  головой  к  доскам  пола,  слышно,  как
               рокочут  голоса  мужчин,  точно  отдаленное  землетрясение,  оно  не
               прекращается ни на миг, только слышится то чуть тише, то погромче.
                     Дуглас  растянулся  на  сухих  досках  веранды,  счастливый  и
               умиротворенный,  —  голоса  эти  никогда  не  умолкнут,  они  будут  вечно
               обволакивать говорливым потоком его тело, его сомкнутые веки, вливаться
               в сонные уши. Качалки потрескивают, как сверчки, сверчки стрекочут, как
               качалки, а поросшая мхом бочка для дождевой воды под окном столовой

               рождает все новые поколения москитов и дает тему для разговора еще на
               множество лет.
                     Как хорошо летним вечером сидеть на веранде; как легко и спокойно;
               вот  если  бы  этот  вечер  никогда  не  кончался!  Это  —  вечные,  надежные
               обряды; всегда, до скончания века будут вспыхивать трубки курильщиков, в
               полутьме будут мелькать бледные руки и в них — вязальные спицы, будет
               шуршать  серебряная  обертка  мороженого,  кто-нибудь  все  время  будет
               приходить и уходить. Потому что за вечер непременно кто-нибудь придет
               — из соседних домов или те, кто живет на другой стороне улицы; проедут
   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27