Page 26 - Вино из одуванчиков

лечь и закрыть глаза, чувствуешь, как под твоей постелью вертится земной

шар и темное море оглушает тебя, подступая и разбиваясь о незримые
рифы.
Пахло дождем. В доме мама гладила белье и сквозь пробку брызгала
водой из бутылочки на похрустывающее сухое полотно.
А одна лавка за квартал отсюда была еще открыта — лавка миссис
Сингер.
И наконец, когда миссис Сингер, верно, совсем уже собралась
закрывать, мама сжалилась и сказала Тому:
— Сбегай, возьми пинту мороженого да присмотри, чтобы она
поплотней его набила.
— А можно ее попросить, пускай сверху польет мороженое
шоколадом, а то он не любит ванили, — спросил Том. И мама позволила.
Он зажал деньги в кулаке и как был босиком побежал по теплому
вечернему асфальту тротуара, под яблонями и дубами. Город стоял тихий и
далекий, слышно было лишь стрекотанье сверчков где-то за жаркими
иссиня-фиолетовыми деревьями, что заслоняют звезды.
Шлепая босыми пятками по асфальту, он перебежал улицу. Миссис

Сингер важно расхаживала по своей лавке, напевая еврейскую песенку.
— Пинту мороженого? — переспросила она. — И полить шоколадом?
Хорошо!
Том смотрел, как она отвинчивает металлическую крышку
мороженицы, как вертит большой круглой ложкой, плотно набивает
пинтовую картонку и поливает: «Шоколадом? Хорошо!» Он отдал деньги,
взял ледяной пакет, потерся об него лбом и щекой, засмеялся и — шлеп-
шлеп босыми ногами — побежал домой. Позади в лавке миссис Сингер
мигнул и погас одинокий огонек, теперь мерцал лишь фонарь на углу
улицы — казалось, весь город погружается в сон.
Том распахнул затянутую сеткой от москитов дверь веранды: мама все
еще гладила. Видно, ей было очень жарко и она была чем-то недовольна, но

все-таки улыбнулась ему.
— Когда папа вернется со своего собрания? — спросил Том.
— Часов в одиннадцать, а то и позже, — ответила мама, унесла
мороженое в кухню и поделила его. Дала Тому побольше шоколада,
немного взяла себе, а остальное убрала. — Это Дугласу и отцу, когда
вернутся, — пояснила она.
Так они сидели, наслаждаясь мороженым, окутанные глубокой
тишиной летнего вечера. Только вдвоем — мама и он, и вокруг них, вокруг
их домика и улочки — ночь. Том старательно облизывал ложку, прежде чем