Page 28 - Вино из одуванчиков

беспокойся, я иду!»

Но Дуглас не отвечал. Том долгие две минуты сидел, глядя на
раскрытую постель, на молчащее радио и молчащий патефон, на люстру,
где как ни в чем не бывало поблескивали стеклянные висюльки, на ковер,
расписанный пунцовыми и фиолетовыми завитушками. Потом нарочно
стукнул ногой о кровать, чтобы поглядеть, будет ли больно. Оказалось —
больно.
Дверь веранды со скрипом отворилась, и мама сказала
— Пойдем, Том. Пройдемся.
— Куда?
— Просто по улице. Идем.
Он взял ее за руку. Они пошли по Сент-Джеймс-стрит. Асфальт под
ногами был все еще теплый, сверчки стрекотали громче прежнего в
сгущавшейся тьме. Они дошли до угла, свернули и двинулись по
направлению к Западному оврагу.
Где-то проплыл автомобиль, сверкнул вдали фарами. На улицах
никаких признаков жизни — ни света, ни движения. Кое-где позади
мерцали слабо освещенные квадраты окон — в той стороне, откуда они

шли, не все еще легли спать. Но очень, очень многие дома уже стояли без
огней и спали, а перед некоторыми, тоже темными, на крылечках сидели их
обитатели и вполголоса вели вечернюю беседу. Кое-где на верандах
поскрипывали качели.
— Хоть бы отец был дома, — сказала мама. Она сжимала в своей
большой руке руку Тома. — Ну постой, дай мне только добраться до этого
мальчишки! Душегуб опять вышел на охоту. Он убивает людей. Всем
грозит опасность. Никто не знает, где и когда он вдруг появится. Вот
клянусь, пусть только Дуг придет домой, я его так отколочу, век будет
помнить.
Они прошли еще квартал и теперь стояли перед черным силуэтом
немецкой баптистской церкви на углу Чепел-стрит и Глен Рок. В сотне

шагов за церковью начинался овраг. Том уже чуял его: оттуда тянуло
канализационной трубой, сгнившими листьями, душным и влажным
запахом сплошных зеленых зарослей. Овраг был широкий, извилистый, он
перерезал город, и мама всегда говорила, что это и днем-то непроходимые
дебри, а уж ночью к нему лучше и близко не подходить.
Оттого что рядом церковь, страхи должны бы рассеяться, но Тому все
равно было жутко: в этот час, темная, без единого огонька, она казалась
холодной и бесполезной развалиной на краю оврага.
Тому было всего десять лет. Он ничего толком не знал о смерти,