Page 11 - Герой нашего времени

– Извольте!
Мы ударили по рукам и разошлись.
На другой день он тотчас же отправил нарочного в Кизляр за разными покупками;
привезено было множество разных персидских материй, всех не перечесть.
– Как вы думаете, Максим Максимыч! – сказал он мне, показывая подарки, – устоит ли
азиатская красавица против такой батареи?
– Вы черкешенок не знаете, – отвечал я, – это совсем не то, что грузинки или
закавказские татарки, совсем не то. У них свои правила: они иначе воспитаны. – Григорий
Александрович улыбнулся и стал насвистывать марш.
А ведь вышло, что я был прав: подарки подействовали только вполовину; она стала
ласковее, доверчивее – да и только; так что он решился на последнее средство. Раз утром он
велел оседлать лошадь, оделся по-черкесски, вооружился и вошел к ней. «Бэла! – сказал он, –
ты знаешь, как я тебя люблю. Я решился тебя увезти, думая, что ты, когда узнаешь меня,
полюбишь; я ошибся: прощай! оставайся полной хозяйкой всего, что я имею; если хочешь,
вернись к отцу, – ты свободна. Я виноват перед тобой и должен наказать себя; прощай, я еду –
куда? почему я знаю? Авось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки; тогда
вспомни обо мне и прости меня». – Он отвернулся и протянул ей руку на прощание. Она не
взяла руки, молчала. Только стоя за дверью, я мог в щель рассмотреть ее лицо: и мне стало
жаль – такая смертельная бледность покрыла это милое личико! Не слыша ответа, Печорин
сделал несколько шагов к двери; он дрожал – и сказать ли вам? я думаю, он в состоянии был
исполнить в самом деле то, о чем говорил шутя. Таков уж был человек, бог его знает! Только
едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею. Поверите ли? я,
стоя за дверью, также заплакал, то есть, знаете, не то чтобы заплакал, а так – глупость!..
Штабс-капитан замолчал.
– Да, признаюсь, – сказал он потом, теребя усы, – мне стало досадно, что никогда ни
одна женщина меня так не любила.
– И продолжительно было их счастье? – спросил я.
– Да, она нам призналась, что с того дня, как увидела Печорина, он часто ей грезился во
сне и что ни один мужчина никогда не производил на нее такого впечатления. Да, они были
счастливы!
– Как это скучно! – воскликнул я невольно. В самом деле, я ожидал трагической
развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.. – Да неужели, – продолжал я, –
отец не догадался, что она у вас в крепости?
– То есть, кажется, он подозревал. Спустя несколько дней узнали мы, что старик убит.
Вот как это случилось…
Внимание мое пробудилось снова.
– Надо вам сказать, что Казбич вообразил, будто Азамат с согласия отца украл у него
лошадь, по крайней мере, я так полагаю. Вот он раз и дождался у дороги версты три за аулом;
старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, – это было в
сумерки, – он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг
сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья – и был таков;
некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
– Он вознаградил себя за потерю коня и отомстил, – сказал я, чтоб вызвать мнение моего
собеседника.
– Конечно, по-ихнему, – сказал штабс-капитан, – он был совершенно прав.
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех
народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это
свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного
здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или
невозможность его уничтожения.
Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел
на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висящие на дальних вершинах, как