Page 9 - Герой нашего времени

на продажу. Привязав лошадь у забора, он вошел ко мне; я попотчевал его чаем, потому что
7
хотя разбойник он, а все-таки был моим кунаком. [ ]
Стали мы болтать о том, о сем: вдруг, смотрю, Казбич вздрогнул, переменился в лице – и
к окну; но окно, к несчастию, выходило на задворье.
– Что с тобой? – спросил я.
– Моя лошадь!.. лошадь!.. – сказал он, весь дрожа.
Точно, я услышал топот копыт: «Это, верно, какой-нибудь казак приехал…»
– Нет! Урус яман, яман! – заревел он и опрометью бросился вон, как дикий барс. В два
прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему путь ружьем; он
перескочил через ружье и кинулся бежать по дороге… Вдали вилась пыль – Азамат скакал на
лихом Карагезе; на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался
неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень,
разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок… Вот кругом него собрался
народ из крепости – он никого не замечал; постояли, потолковали и пошли назад; я велел возле
его положить деньги за баранов – он их не тронул, лежал себе ничком, как мертвый. Поверите
ли, он так пролежал до поздней ночи и целую ночь?.. Только на другое утро пришел в крепость
и стал просить, чтоб ему назвали похитителя. Часовой, который видел, как Азамат отвязал
коня и ускакал на нем, не почел за нужное скрывать. При этом имени глаза Казбича
засверкали, и он отправился в аул, где жил отец Азамата.
– Что ж отец?
– Да в том-то и штука, что его Казбич не нашел: он куда-то уезжал дней на шесть, а то
удалось ли бы Азамату увезти сестру?
А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул,
что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и пропал: верно, пристал к
какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда и
дорога!..
Признаюсь, и на мою долю порядочно досталось. Как я только проведал, что черкешенка
у Григорья Александровича, то надел эполеты, шпагу и пошел к нему.
Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а другой держа
погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа в замке не было. Я
все это тотчас заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог, – только он
притворялся, будто не слышит.
– Господин прапорщик! – сказал я как можно строже. – Разве вы не видите, что я к вам
пришел?
– Ах, здравствуйте, Максим Максимыч! Не хотите ли трубку? – отвечал он, не
приподнимаясь.
– Извините! Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан.
– Все равно. Не хотите ли чаю? Если б вы знали, какая мучит меня забота!
– Я все знаю, – отвечал я, подошед к кровати.
– Тем лучше: я не в духе рассказывать.
– Господин прапорщик, вы сделали проступок, за который я могу отвечать…
– И полноте! что ж за беда? Ведь у нас давно все пополам.
– Что за шутки? Пожалуйте вашу шпагу!
– Митька, шпагу!..
Митька принес шпагу. Исполнив долг свой, сел я к нему на кровать и сказал:
– Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо.
– Что нехорошо?
– Да то, что ты увез Бэлу… Уж эта мне бестия Азамат!.. Ну, признайся, – сказал я ему.
– Да когда она мне нравится?..

7 Кунак – значит приятель. (Прим. Лермонтова.)