Page 37 - Герой нашего времени

говорит иногда неприличные вещи, когда дочери нет в комнате. Она мне объявила, что дочь ее
невинна как голубь. Какое мне дело?.. Я хотел ей отвечать, чтоб она была спокойна, что я
никому этого не скажу! Княгиня лечится от ревматизма, а дочь бог знает от чего; я велел
обеим пить по два стакана в день кислосерной воды и купаться два раза в неделю в разводной
ванне. Княгиня, кажется, не привыкла повелевать; она питает уважение к уму и знаниям
дочки, которая читала Байрона по-английски и знает алгебру: в Москве, видно, барышни
пустились в ученость, и хорошо делают, право! Наши мужчины так не любезны вообще, что с
ними кокетничать, должно быть, для умной женщины несносно. Княгиня очень любит
молодых людей: княжна смотрит на них с некоторым презрением: московская привычка! Они
в Москве только и питаются, что сорокалетними остряками.
– А вы были в Москве, доктор?
– Да, я имел там некоторую практику.
– Продолжайте.
– Да я, кажется, все сказал… Да! вот еще: княжна, кажется, любит рассуждать о
чувствах, страстях и прочее… она была одну зиму в Петербурге, и он ей не понравился,
особенно общество: ее, верно, холодно приняли.
– Вы никого у них не видали сегодня?
– Напротив: был один адъютант, один натянутый гвардеец и какая-то дама из
новоприезжих, родственница княгини по мужу, очень хорошенькая, но очень, кажется,
больная… Не встретили ль вы ее у колодца? – она среднего роста, блондинка, с правильными
чертами, цвет лица чахоточный, а на правой щеке черная родинка; ее лицо меня поразило
своей выразительностью.
– Родинка! – пробормотал я сквозь зубы. – Неужели?
Доктор посмотрел на меня и сказал торжественно, положив мне руку на сердце:
– Она вам знакома!.. – Мое сердце точно билось сильнее обыкновенного.
– Теперь ваша очередь торжествовать! – сказал я, – только я на вас надеюсь: вы мне не
измените. Я ее не видал еще, но уверен, узнаю в вашем портрете одну женщину, которую
любил в старину… Не говорите ей обо мне ни слова; если она спросит, отнеситесь обо мне
дурно.
– Пожалуй! – сказал Вернер, пожав плечами.
Когда он ушел, то ужасная грусть стеснила мое сердце. Судьба ли нас свела опять на
Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?.. и
потом, она ли это?.. Мои предчувствия меня никогда не обманывали. Нет в мире человека, над
которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мною: всякое напоминание о
минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее все те же
звуки… Я глупо создан: ничего не забываю, – ничего!
После обеда часов в шесть я пошел на бульвар: там была толпа; княгиня с княжной
сидели на скамье, окруженные молодежью, которая любезничала наперерыв. Я поместился в
некотором расстоянии на другой лавке, остановил двух знакомых Д… офицеров и начал им
что-то рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать как сумасшедшие.
Любопытство привлекло ко мне некоторых из окружавших княжну; мало-помалу и все ее
покинули и присоединились к моему кружку. Я не умолкал: мои анекдоты были умны до
глупости, мои насмешки над проходящими мимо оригиналами были злы до неистовства… Я
продолжал увеселять публику до захождения солнца. Несколько раз княжна под ручку с
матерью проходила мимо меня, сопровождаемая каким-то хромым старичком; несколько раз
ее взгляд, упадая на меня, выражал досаду, стараясь выразить равнодушие…
– Что он вам рассказывал? – спросила она у одного из молодых людей, возвратившихся к
ней из вежливости, – верно, очень занимательную историю – свои подвиги в сражениях?.. –
Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня. «А-га! – подумал
я, – вы не на шутку сердитесь, милая княжна; погодите, то ли еще будет!»
Грушницкий следил за нею, как хищный зверь, и не спускал ее с глаз: бьюсь об заклад,
что завтра он будет просить, чтоб его кто-нибудь представил княгине. Она будет очень рада,