Page 58 - Жизнь Арсеньева

тонком и чистом личике несколько сиреневого оттенка с какими-то
трогательно-болезненными губами. Я потерялся еще более, с излишней горячностью и
изысканностью воскликнул: «ах, простите ради Бога!» и, не оглядываясь, полетел вниз по
улице, к базару, с единственной мыслью поскорее заняться хотя бы беглым просмотром книги
и выпить чаю в трактире. Однако встрече этой не суждено было кончиться так просто.
Мне в этот день решительно везло. В трактире сидели батуринские мужики. Мужики
эти, увидав меня с тем радостным удивлением, с которым всегда встречаются в городе
односельчане, дружно закричали: – Да никак это наш барчук? Барчук! Милости просим к нам!
Не побрезгуйте! Подсаживайтесь!
Я подсел, тоже чрезвычайно обрадованный, в надежде доехать с ними домой, и
действительно они тотчас же предложили подвезти меня. Оказалось, что они приехали за
кирпичами, что подводы их за городом, на кирпичных заводах возле Беглой Слободы, и что
«вечерком» они трогаются обратно. Вечерок однако весь прошел в накладывании кирпичей. Я
сидел на заводах час, другой, третий, без конца смотрел на пустое вечернее поле,
простиравшееся передо мной за шоссе, а мужики все накладывали и накладывали. Уже и к
вечерне отзвонили в городе, и солнце совсем низко опустилось над покрасневшим полем, а
они все накладывали. Я просто изнемогал от скуки и усталости, как вдруг один мужик
насмешливо сказал, через силу таща к телеге целый фартук свежих розовых кирпичей и мотая
головой на тройку, пылившую по дороге возле шоссе: – А вон барыня Бибикова едет. Это она
к нам, к Уварову. Он мне еще третьего дня говорил, что ждет ее к себе гостить и баранчика на
зарез торговал… Другой подхватил: – Верно, она и есть. Вон и этот живодер на козлах …
Я взглянул пристальней, тотчас узнал пегих лошадей, стоявших давеча возле
библиотеки, и вдруг понял, что именно тайно тревожило меня все время с той минуты, как я
выскочил оттуда: тревожила она, эта худенькая девочка. Услыхав, что она едет как раз к нам, в
Батурине, я даже с места вскочил, засыпал мужиков поспешными вопросами и сразу узнал
очень многое: что барыня Бибикова мать этой девочки и что она вдова, что девочка учится в
институте в Воронеже, – мужики называли институт «дворянским заведением», – что живут
они в своем «именьишке» под Задонском бедно-пребедно, что они родня Уварову, что
лошадей им дал их другой родственник, их задонский сосед Марков, что его пегие лошади на
всю губернию известны, равно как и живодер кавказец, который был у Маркова сперва, как
обыкновенно, объездчиком, а потом «прижился» у него, стал его закадычным другом,
связавшись с ним страшным делом: он до смерти запорол однажды нагайкой
конокрада-цыгана, хотевшего угнать из марковского табуна самую главную матку…
Выехали мы только в сумерки и тащились всю ночь с ноги на ногу, – сколько позволяла
малосильным лошаденкам их стопудовая кладь. И что это за ночь была! В сумерки, как только
мы выбрались на шоссе, потянуло ветром, стало быстро и как-то неверно, тревожно темнеть от
надвигавшихся с востока туч, стало тяжко греметь, сотрясая все небо, и все шире пугать,
озарять красными сполохами… Через полчаса наступила кромешная тьма, в которой со всех
сторон рвало то горячим, то очень свежим ветром, слепило во все стороны метавшимися по
черным полям розовыми и белыми молниями и поминутно оглушало чудовищными
раскатами и ударами, с невероятным грохотом и сухим, шипящим треском разражавшимися
над самой нашей головой. А потом бешено понесло уже настоящим ураганом, молнии
засверкали по тучам, во всю высоту их, зубчатыми, до бела раскаленными змеями с каким-то
свирепым трепетом и ужасом – и хлынул обломный ливень, с яростным гулом секший нас под
удары уже беспрерывные, среди такого апокалипсического блеска и пламени, что адский мрак
небес разверзался над нами, казалось, до самых предельных глубин своих, где мелькали
какими-то сверхъестественными, довременными Гималаями медью блистающие горы
облаков… На мне, лежавшем на холодных кирпичах и укрытом всеми веретьями и армяками,
какие только могли дать мне мужики, нитки живой не осталось через пять минут. Да что мне
был этот ад и потоп! Я был уже в полной власти своей новой любви …

VIII