Page 59 - Жизнь Арсеньева

Пушкин был для меня в ту пору подлинной частью моей жизни.
Когда он вошел в меня? Я слышал о нем с младенчества, и имя его всегда упоминалось у
нас с какой-то почти родственной фамильярностью, как имя человека вполне «нашего» по
тому общему, особому кругу, к которому мы принадлежали вместе с ним. Да он и писал все
только «наше», для нас и с нашими чувствами. Буря, что в его стихах мглой крыла небо,
«вихри снежные крутя», была та самая, что бушевала в зимние вечера вокруг Каменского
хутора. Мать иногда читала мне (певуче и мечтательно, на старомодный лад, с милой, томной
улыбкой): «Вчера за чашей пуншевою с гусаром я сидел» – и я спрашивал: «С каким гусаром,
мама? С покойным дяденькой?» Она читала: «Цветок засохший, безуханный, забытый в книге,
вижу я» – и я видел этот цветок в ее собственном девичьем альбоме… Что же до моей юности,
то вся она прошла с Пушкиным.

Никак не отделим был от нее и Лермонтов:
Немая степь синеет, и кольцом
Серебряным Кавказ ее объемлет,
Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет.
Как великан, склонившись над щитом,
Рассказам волн кочующих внимая,
А море Черное шумит, не умолкая…

Какой дивной юношеской тоске о далеких странствиях, какой страстной мечте о далеком
и прекрасном и какому заветному душевному звуку отвечали эти строки, пробуждая, образуя
мою душу! И все таки больше всего был я с Пушкиным. Сколько чувств рождал он во мне! И
как часто сопровождал я им свои собственные чувства и все то, среди чего и чем я жил!
Вот я просыпаюсь в морозное солнечное утро, и мне вдвойне радостно, потому что я
восклицаю вместе с ним: «мороз и солнце, день чудесный» – с ним, который не только так
чудесно сказал про это утро, но дал мне вместе с тем и некий чудесный образ:

Еще ты дремлешь, друг прелестный …

Вот, проснувшись в метель, я вспоминаю, что мы нынче едем на охоту с гончими, и
опять начинаю день так же, как он:

Вопросами: тепло ль? утихла ли метель,
Пороша есть иль нет?
И можно ли постель
Оставить для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?

Вот весенние сумерки, золотая Венера над садом, раскрыты в сад окна, и опять он со
мной, выражает мою заветную мечту:

Спеши моя краса,
Звезда любви златая
Взошла на небеса!

Вот уже совсем темно, и на весь сад томится, томит соловей:

Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?