Page 85 - Жизнь Арсеньева

А вторая новость была еще неожиданней. Брат совсем потерялся, сообщая ее: «Прости,
что я скрывал это, я не хотел и теперь не хочу, чтоб об этом знали наши … Дело в том, что я
женат… Не церковно, конечно, – она даже продолжает, ради ребенка, жить вместе с мужем, –
но ты понимаешь меня … Теперь она в Харькове, завтра уезжает… Переодевайся и пойдем
сейчас к ней, она тебя знает и заранее любит.. .»
И он поспешно рассказал мне свою историю. Она была из богатой и родовитой семьи, но
росла в страстных свободолюбивых и народнических мечтах, рано вышла замуж, чтобы
начать «рука об руку с любимым человеком» жить только для народа, в борьбе за народ …
«Любимый человек», став, благодаря ей, человеком богатым, скоро остыл ко всем своим
прежним стремлениям, меж тем, как для нее эти стремления были столь святы, дороги, с
самых ранних лет мучили ее, счастливую, такой болью за свое собственное счастье среди всех
народных несчастий и таким стыдом даже за красоту свою, что она однажды пыталась себя
изуродовать, сжечь серной кислотой себе руки, которыми все чересчур восхищались… С
братом она встретилась на юге, – он тогда скрывался, жил под чужим именем … Поняв свою
любовь к нему, она в отчаяньи кинулась в море, спасена была только случайно, рыбаками …
Я, покорно переодеваясь, слушал все это с большим удивлением, ужасно волнуясь и
отводя глаза. Мне почему-то было неловко, неприятно за брата, во мне росла враждебность к
его героине, – уж слишком все это было романтично. Однако, я был удивлен еще более, едва
переступил порог комнаты в том богатом отеле, где жила она. Как быстро встала она мне
навстречу, как нежно и родственно обняла меня, как ласково и чудно улыбнулась, как хорошо,
легко заговорила! Во всей милой простоте ее обращенья была тонкость породы, воспитанья,
прекрасного сердца, застенчивая, женственная и вместе с тем какая-то удивительно свободная
прелесть, в движениях мягкость и точность, в грудном, слегка певучем и
гармонически-изысканном звуке голоса, равно как в чистоте и ясности серых, несколько
грустно улыбающихся глаз с черными ресницами, – необъяснимое очарование…
И все таки это неожиданное знакомство, это внезапное открытие, что у брата есть своя
собственная жизнь, от нас ото всех сокровенная, есть привязанность не к нам одним, очень
ранило меня. Я опять почувствовал себя одиноким со всей своей молодостью среди всего того
весеннего, что окружало меня, испытал какую-то горечь, разочарование. Но вместе с тем я как
будто сказал себе: «Ну, что ж, тем лучше для меня, я теперь уже совсем свободен в той
чудесной стране, которая только что открылась мне…» Страна же эта грезилась мне
необозримыми весенними просторами всей той южной Руси, которая все больше и больше
пленяла мое воображение и древностью своей и современностью. В современности был
великий и богатый край, красота его нив и степей, хуторов и сел, Днепра и Киева, народа
сильного и нежного, в каждой мелочи быта своего красивого и опрятного, – наследника
славянства подлинного, дунайского, карпатского. А там, в древности, была колыбель его,
были Святополки и Игори, печенеги и половцы, – меня даже одни эти слова очаровывали, –
потом века казацких битв с турками и ляхами, Пороги и Хортица, плавни и гирла
херсонские… «Слово о Полку Игореве» сводило меня с ума:
«Хощу бо, рече, копiе преломити конець поля Половецкаго с вами, Русици… Не буря
соколы занесе чрез поля широкая; галици стады бежать к Дону великому… Комони ржуть за
Сулою; звенить слава в Кыеве; трубы трубят в Новеградe; стоять стязи в Путивле… Тогда
вступи Игорь князь в злат стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь
заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь убуди… Див кличеть вреху древа, велить
послушати земли незнаеме, Влезе и Поморiю, и Посулiю, и Сурожу …»
«Кричать телегы полунощи, рци лебеди распущени, Игорь вои к Дону ведеть… Орли
клектом на кости звери зовуть, лисици брешуть на чреленые щиты… О русьская земле! уже за
шеломянем еси …»
«Другого дни велми рано кровавыя зори свете поведають; чреныя тучя с моря идуть: в
них трепещут синiя молнiи, быти грому великому, идти дождю стрелами…»
И потом:
«Что ми шумить, что ми звенить далече рано пред зорями?»