Page 88 - Жизнь Арсеньева

XVIII

Удивительна была быстрота и безвольность, лунатичность, с которой я отдался всему
тому, что так случайно свалилось на меня, началось с такой счастливой беззаботностью,
легкостью, а потом принесло столько мук, горестей, отняло столько душевных и телесных
сил!
Почему мой выбор пал на Лику? Оболенская была не хуже ее.
Но Лика, войдя, взглянула на меня дружелюбней и внимательней, заговорила проще и
живей, чем Оболенская… И в кого, вообще, так быстро влюбился я? Конечно, во все; в то
молодое, женское, в чем я вдруг очутился; в туфельку хозяйки и в расшитые наряды этих
девушек со всеми их лентами, бусами, круглыми руками и удлиненно-округлыми коленями;
во все эти просторные, невысокие провинциальные комнаты с окнами в солнечный сад; даже в
то наконец, что нянька привела с гулянья в столовую раскрасневшегося и немного
запотевшего мальчика, серьезно и внимательно заглядевшегося на меня во все свои синие
глаза, пока мать целовала его и расстегивала ему курточку…
Тут, кстати, тотчас же стали убирать со стола и накрывать его к завтраку, а хозяйке вдруг
пришла в голову мысль, что уходить мне от завтрака совсем не след, как не след и вообще
скоро уезжать из Орла, а Лика отняла у меня картуз, села за пианино и заиграла «Собачий
вальс …» Словом, я ушел из редакции только в три часа, совершенно изумленный, как быстро
все это прошло: я тогда еще не знал, что эта быстрота, исчезновение времени есть первый
признак начала так называемой влюбленности, начала всегда бессмысленно-веселого,
похожего на эфирное опьянение…

XIX

Так началась для меня еще одна любовь, которой суждено было стать в моей жизни
большим событием. И начало это ознаменовалось случаем вдвойне удивительным.
Я покидал Орел как нечто уже дорогое, близкое, со всей грустью и нежностью первой
любовной разлуки и с горячими надеждами на скорое новое свидание. Нужно же было быть
тому, что как раз в этот день экстренно проходил через Орел некий траурный поезд
чрезвычайной важности! Он проходил ровно в два часа, всего за час до моего поезда, и потому
мой новый друг, хозяйка «Голоса», которой необходимо было присутствовать при встрече его,
предложила подвести меня на вокзал и тем самым дать мне возможность видеть редкое
зрелище. И вот, все так же неожиданно, как все время в Орле, я очутился в большой, но очень
избранной толпе, ожидавшей, перед рядами парадно выстроенных на платформе солдат,
прибытия того величавого и жуткого, что где-то там уже шло, близилось, – среди всяких
знатных представителей города и губернии, фраков, шитых мундиров, треуголок, жирных
военных эполет и целого синклита блистающих риз и митр.
Всякий попадающий в подобное торжественное-напряженное общество тотчас
заражается некоторым оцепенением, так что, постояв на платформе с полчаса, я очнулся лишь
в тот внезапный миг, когда вдруг, с шумом и грохотом как бы обрушился на нас и на весь
вокзал огромный паровоз с траурными флагами, а потом замелькало перед глазами что-то
великолепное, темно-синее, с большими чистыми стеклами и шелковыми занавесками, с
золотыми орлами гербов… Тут вся толпа встречающих подалась назад, а из среднего вагона
тотчас вслед затем мягко и точно остановившегося поезда быстро появился и шагнул на
красное сукно, заранее разостланное на платформе, молодой, ярко-русый гигант гусар в
красном доломане, с прямыми и резкими чертами лица, с тонкими, энергично и как бы
несколько презрительно изогнутыми ноздрями, с чуть-чуть выдвинутым подбородком,
совершенно поразивший меня своей нечеловеческой высотой, длиной тонких ног, зоркостью
царственных глаз, больше же всего гордо и легко откинутой назад головой в коротких и точно
гофрированных ярко-русых волосах и крепко и красиво вьющейся рыжей острой бородкой …
Мог ли я думать в тот жаркий весенний день, как и где увижу я его еще один раз!