Page 118 - Мертвые души

подарю”, подумал он про себя: “карманные часы. Они ведь хорошие, серебряные, а не
какие-нибудь томпаковые или бронзовые. Немножко поиспорчены, да ведь он себе поправит.
[Вместо “немножко ~ поправит”: Правда, немножко попорчены и без стекла, но он ужо их
себе поправит. ] Он человек еще молодой, так ему нужны карманные часы, чтобы понравиться
своей невесте. Или нет”, прибавил он после некоторого размышления: “лучше оставлю я их
ему после моей смерти, в духовной-то, чтобы вспоминал обо мне”.

Но герой наш и без часов был в самом веселом расположении. Такое неожиданное
приобретение было сущий подарок. В самом деле, что ни говори, не только мертвые души, но
еще и беглые — и всего двести с лишком человек [и это превзошло всякие ожидания]. Он,
конечно, ожидал, что от Плюшкина будет добрая пожива, но одна<ко ж>[Вместо “такое
неожиданное ~ но одна<ко ж>”: Покупка ему показалась так выгодною, что он чуть не
смеялся, хотя перед ним были только поля да дороги, в которых, как известно, ничего нет
смешного. Даже неприятное свидание с Ноздревым и отчасти жидовский поступок
Собакевича вышли у него из памяти Конец фразы в копии от слова Ноздревым очевидно
ошибочно остался незачеркнутым. Вписанный взамен этого текст остался незаконченным,
обрывается на слове: одна<ко ж>[

Он всю почти дорогу свистал и наигрывал губами совершенно так, как будто бы играл на
трубе. Наконец, затянул какую-то песню, до такой степени необыкновенную, что сам Селифан
слушал, слушал и, наконец, сказал сам себе, покрутивши слегка головою: “Ишь ты, как барин
поет!” Были уже густые сумерки, когда они подъехали к городу. Пестрый шлагбаум принял
какой-то неопределенный цвет. Усы стоявшего на часах солдата казались на лбу, гораздо
выше глаз, а носа как будто вовсе не было. Гром и прыжки дали Чичикову заметить, что он
въехал на мостовую. Фонари еще не зажигались, только кое-где начинались освещаться окна
домов, а в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим
временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особого рода существ в
виде дам в красных платках и башмаках без чулков, которые, как летучие мыши, шныряют по
перекресткам. Чичикову было не до того, чтоб рассматривать эти группы. Он даже не замечал
по временам попадавшихся тоненьких чиновников с тросточками, которые, вероятно,
сделавши прогулку за городом, возвращались домой к своим хозяйкам, у которых имели
квартиру со столом. Изредка только доходили до слуха какие-то, как казалось, жалкие
восклицания: “Врешь, пьяница, я никогда не позволила ему такого грубиянства” или: “Ты не
дерись, невежа, а ступай в часть, там я тебе докажу”. Впрочем, такие слова можно слушать и в
столицах, когда доведет случай проходить мимо мест, в соседстве которых есть близко кабак.

Наконец, бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота
гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною рукою придерживал полу
своего сертука, ибо не любил, чтобы[Далее начато: он расходился] расходились полы, а
другою помогал ему вылезать из брички, и половым, который выбежал со свечою в руке и
салфеткой на плече и обрадовался необыкновенно. Неизвестно, много ли обрадовался
Петрушка, по крайней мере, с Селифаном он перемигнулся и суровая обыкновенно его
наружность на этот раз несколько как будто прояснилась.

“Долго изволили погулять”, сказал половой, освещая лестницу. [Вместо “Чичиков был
встречен ~ лестницу”: трактирный слуга, ~ освещая дорогу (ЛБ1, стр. 327). ]

“Да”, сказал Чичиков, когда взошел на лестницу: “Ну, а ты что?”[Вместо “Ну, а ты что?”:
“А ты здоров?”]

“Слава богу”, отвечал половой, кланяясь. “Вчера приехал военный поручик, занял
шестнадцатый номер”.