Page 138 - Мертвые души

одна дама, именно супруга Г…, виноват, я хотел сказать просто: одна почтенная дама, которая
была несколько пополнее других (все чиновницы города N были очень полны, но
шнуровались так искусно и имели такие прекрасные манеры, что вовсе не было заметно
толщины). Казалось, будто бы эта дама была сочинительница письма, хотя Чичиков, не знаю
почему, вложил себе в голову, что она должна иметь менее полноты и более деликатности в
чертах лица. Зато дамы с своей стороны никак не хотели, чтобы он утерял что-либо из своей
наружности, находили даже какое-то величие в чертах его, что-то эдакое марсовское, военное,
что обыкновенно весьма нравится женщинам. [Наконец дамы начали даже из-за него отчасти
между собою ссориться. ]] Заметивши, что он стоял обыкновенно около дверей, некоторые
наперерыв спешили занять[около дверей, каждая наперерыв спешила занять] стул поближе к
дверям, и когда одной из дам посчастливилось сделать это, то едва не произошла по этому
поводу почти история, [Вместо “и когда ~ себе”: Из-за этого едва не произошла история и
многим дамам, которые впрочем и себе] и многим, которые себе[показалась неприятною] то
же хотели сделать, показалась уж чересчур отвратительною[показалась неприятною] такая
наглость.

Чичиков так занялся[Герой наш так занялся] разговорами с дамами, или лучше дамы так
заняли и закружили его своими разговорами, подсыпая кучу самых замысловатых и тонких
аллегорий, которые все нужно было разгадывать, отчего даже выступил у него на лбу пот, —
что совершенно[что он совершенно] позабыл долг приличия: подойти прежде всего к хозяйке.
Вспомнил он об этом уже тогда, когда услышал голос[к хозяйке, и тогда только вспомнил он
об этом, когда услышал наконец голос] самой губернаторши, стоявшей перед ним уже
несколько минут. Губернаторша сказала с приятным[сказала с весьма грациозным]
потряхиванием головы: “А! Павел Иванович. Так вот как вы!..” Право, уж я не могу передать в
точности слова губернаторши, но было сказано что-то такое, исполненное той светской
любезности, в духе которой изъясняются[любезности, как обыкновенно изъясняются] дамы и
кавалеры в повестях наших светских писателей, любящих[писателей, которые любят; а.
писателей охотников;] описывать гостиные и похвастаться знанием высшего тона, в роде того,
[что-то в роде того] что “неужели овладели так вашим сердцем, что в нем нет более ни места,
ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами”. Герой наш поворотился в ту ж
минуту к губернаторше, и уже готов[поворотился весьма ловко к губернаторше с очень
приятным поклоном несколько набок и уже готов] был отпустить ей ответ, вероятно, тоже
ничем не хуже тех, какие отпускают в модных[в разных модных] повестях Звонские, Линские,
Гремины и другие ловкие[и другие очень ловкие] военные люди, как, невзначай поднявши
глаза, остановился вдруг, будто пораженный электрическим ударом.

Он увидел, что губернаторша стояла перед ним не одна: она держала под руку
молоденькую шестнадцатилетнюю девицу, свеженькую блондинку, с тоненькими стройными
чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое
бы художник взял в образец для мадонны и какое иногда только попадается на нашей Руси,
где любит оказываться в широком размере всё, что ни есть: [и какое ошибкою попадается на
нашей Руси, где всё в широком размере: ] и горы, и леса, и степи, и лица, и губы, и ноги, — ту
самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда по глупости
кучеров или лошадей их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжьми,
[экипажи столкнулись и запутались] и дядя Митяй с дядей Миняем взялись распутывать дело.
Чичиков так смешался, что никак не мог договорить ответа, приготовленного без сомнения
весьма удачно, и пробормотал вместо того чорт знает что такое, чего бы уж верно не сказал ни
Гремин, ни Звонский. [чего бы уж никак не сказал какой-нибудь Гремин или Звонский. ]

“Вы не знаете еще моей дочери”, сказала губернаторша? “институтка, только что
выпущена”.