Page 172 - Мертвые души

делатель, и при этом случае рассказал анекдот[и рассказал даже при этом случае анекдот] про
необыкновенную ловкость Чичикова: как, узнавши, что в доме находилось на два миллиона
фальшивых ассигнаций, опечатали и приставили караул на каждую дверь по два солдата и как
он в одну ночь переменил их так, что на другой день, когда сняли печать, нашли, что все два
миллиона были настоящие. [Вместо “как, узнавши ~ настоящие”: как опечатали дом его,
узнавши, что в нем находилось на два миллиона фальшивых ассигнаций, и как он в одну ночь
заменил их настоящими. ] На вопрос: точно ли Чичиков имел намерение увезти
губернаторскую дочку, и правда ли, что он взялся помогать и участвовать в этом деле, Ноздрев
отвечал, помогал, и что не будь он, так ничего бы и не было. [Ноздрев и здесь отвечал
утвердительно и даже, что не только помогал, но сам почти взял на себя распоряжение…] Тут
было и спохватился он, видя, что солгал[спохватился он, что солгал] вовсе напрасно и мог
таким образом сам накликать на себя беду, но языка уже никак не мог придержать. Впрочем, и
трудно было, потому что представились сами собою такие интересные подробности, от
которых никак нельзя было отказаться: даже названа была деревня, где была приходская
церковь, в которой положили венчаться, деревня Трухмачевка, поп отец Сидор, за венчание 75
рублей, и то бы не согласился, что он припугнул его, обещаясь донести на него, что
перевенчал поп лабазника с кумой и что он дал даже свою коляску и заготовил везде
переменных лошадей. Подробности дошли даже до имен ямщиков. [не мог придержать,
который тут-то именно и почувствовал охоту погулять на свободном поле. Впрочем оно точно
было трудно, ибо представились сами собою такие интересные подробности, что жаль было
точно отказаться: в какой даже именно церкви положено быть венчанью, и какой поп, именно
отец Сидор, за 75 рублей, и если бы он не предложил свою коляску и лошадей, то Чичиков
никогда бы не успел сам и множество других при этом случае необходимых обстоятельств. ]
Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому
что Ноздрев понес такую околесину, в которой не только не было[Ноздрев начал, наконец,
такое вранье, что не только не имело] никакого подобия на правду, но даже ни на что не было
подобия, [но просто ни на что не имело подобия] так что чиновники, вздохнувши, отошли
прочь. Один только полицмейстер, наклонивши голову, продолжал слушать, думая, не будет
ли, по крайней мере, чего-нибудь дальше, да, наконец, и рукой махнул, сказавши: “Чорт знает,
что такое”.

Все эти толки, мнения и слухи, неизвестно по какой причине, больше всего
подействовали на бедного прокурора, до такой степени, что он, пришедши домой, стал
думать, думать и вдруг умер, как говорится, ни с того, ни с другого. Параличем ли его, или
другим чем прихватило, только он так, как сидел, так и хлопнулся навзничь со стула.
Вскрикнули, как водится: “Ах, боже мой”, всплеснули руками, послали за доктором, чтобы
пустить ему кровь, но увидели, что прокурор уже был одно бездушное тело. Тогда только с
соболезнованием узнали, что у покойника была, точно, душа, хотя он, по скромности своей,
никогда ее не показывал. Еще одна жизнь убежала из мира, и всё[Вместо “Еще ~ и всё”: Всё]
совершилось в одну минуту. И тот, кто еще не так давно ходил, двигался, садился играть в
вист, подписывал разные бумаги[разные решения] и был виден так часто между чиновников
со своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь лежал на столе. Левый глаз уже не
мигал вовсе, но бровь одна всё еще была приподнята с каким-то вопросительным
выражением. О чем[Уже о чем] покойник спрашивал: зачем он умер или зачем жил, об этом
один бог ведает. [зачем жил, — это бог знает. ]

И всё это могло случиться вдруг так быстро? И могли так спутаться, сбиться с толку и
растеряться чиновники, могли так отдалиться от прямого дела, заехать в такую околесину,
набредить, напутать сами себе такой вздор, когда ребенок даже видит, что это вздор — и всё
это правда? И не выдумка это чересчур пересоленная? И много найдется умников, которые
скажут: “нет, это невозможно”, и раздастся и отдастся в дальних[Начато: дальних закоулках:
нет, это невозможно] рядах, невинно повторяющих чужие речи: “нет, это невозможно”. И