Page 177 - Мертвые души
P. 177

“Об этом будет время в другом месте подумать; ступай за кузнецами”.

                     Герой наш сделался совершенно не в духе. Швырнул на пол саблю, которая ездила с ним
               в дороге для [страху] внушения надлежащего страху кому следует. [которая неизвестно для
               какой  причины  ездила  с  ним  в  дороге  и  лежала  около  него  в  бричке.  ]  Около  четверти
               часа[Четверть  часа]  слишком  провозился  он  с  кузнецами,  покамест  сладил,  потому  что
               кузнецы, как водится, были[потому что кузнецы были, как водится] отъявленные подлецы и,
               смекнув, что работа нужна к спеху, заломили ровно вшестеро. Чичиков, как ни горячился,
               называл  их  и  мошенниками,  и  разбойниками,  грабящими  проезжих,  намекнул  даже  на
               страшный  по  смерти  суд,  [называл  их  и  подлецами,  и  разбойниками,  которые  грабят
               проезжающих, намекнул даже им и на будущую жизнь и на страшный суд] но кузнецов ничем
               не пронял: они[и они] совершенно выдержали характер и не только не отступились от цены,
               но даже провозились около брички, вместо двух часов, целых пять. [провозились, вместо двух
               часов, с небольшим пять. ] В продолжении этого времени[в продолжении которого времени]
               Чичиков испытал приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане
               всё уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки, [веревочки да бумажки] да
               разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сидению на месте, видит из окна
               плетущиеся  фигуры,  толкующие  об  своих  гривнах  и  с  каким-то  глупым  любопытством
               изредка подымающие глаза, чтобы, взглянувши на него, опять продолжать свою дорогу, и это
               равнодушие всякий раз[опять пойти своею дорогою, что всякий раз] как будто растравляет
               сильнее нерасположение духа. Всё, что ни есть, что ни видит он: и лавчонка[Всё: и лавчонка]
               против его окон, и вывеска, и голова старухи, живущей в супротивном доме, и подходящей в
               это время к окну с коротенькими занавесками, — всё ему гадко, однако ж он не отходит от
               окна.  Стоит  то  позабываясь,  то  обращая  вновь  какое-то  противовольное  внимание  на
               движущееся и недвижущееся в улице и не думая и не не думая, а между тем с досады душит
               какую-нибудь  муху,  которая  в  это время  жужжит и  бьется о  стекло.  Но  желанная  минута
               наконец настала. [“Но желанная ~ настала” вписано. ] Наконец всё было готово: и перед был
               как следует налажен, и колесо было обтянуто новою шиною, и кони приведены с кузницы, и
               разбойники-кузнецы  отправились,  считая  полученные  целковые  и  пожелавши  всякого
               благополучия, и бричка, наконец, была заложена, и два горячие калачи, только что купленные,
               были  внесены  в  бричку,  и  Селифан  уже  засунул  кое-что  для  себя  в  карман,  бывший  у
               кучерских козел, и сам герой наш при взмахивании картузом, производимым беспрестанно
               половым  в  том  же  демикотонном  сертуке  и  при  желании  его  счастливой  дороги,  при
               трактирных  и  чужих  кучерах  и  лакеях,  собравшихся  позевать  на  то,  как  выезжает  чужой
               барин, и при других прочих, всегда сопровождающих выезд обстоятельствах, сел в экипаж, —
               и  бричка,  в  которой  ездят  холостяки  и  помещики,  имеющие  около  сотни  душ  крестьян,
               которая так долго[В подлиннике описка: дорого] застоялась в городе и может быть так даже
               надоела  читателю,  наконец,  выехала  из  ворот  гостиницы.  “Слава  тебе,  господи”,  подумал
               Чичиков и перекрестился. [“Слава ~ перекрестился” вписано. ] Селифан хлыснул кнутом, к
               нему  подсел  сначала  повисевший  несколько  времени  на  ступеньке  Петрушка,  и  господин
               средних  лет  и  благоприятной  наружности,  герой  наш  Чичиков,  усевшись  на  грузинском
               коврике, покрывавшем поклажу, находившуюся в бричке, заложивши за спину себе кожаную
               подушку,  притиснув  совершенно  два  горячие  калача,  пошел  опять  подплясывать  и
               покачиваться, потому что мостовая имела уже известную читателям подкидывающую силу.
               [потому что мостовая, как  уже читатель знает, имела подкидывающую силу. ] С каким-то
               неопределенным. чувством глядел он на домы, стены, заборы и улицы, которые тоже, с своей
               стороны, как будто подскакивая, медленно уходили назад, и которых, бог знает, сулит ли ему
               участь увидеть еще когда-нибудь в продолжении своей жизни. При повороте в одну из улиц,
               бричка должна была остановиться, потому что во всю длину улицы проходила бесконечная
               погребальная процессия. Чичиков высунулся, [Герой наш высунулся было из брички] чтобы
               рассмотреть,  кого  хоронят.  Гроб  был  открыт  и  несен  на  траурном  катафалке.  С  каким-то
               неизъяснимым, странным чувством и вместе с некоторого рода испугом узнал он прокурора, с
   172   173   174   175   176   177   178   179   180   181   182