Page 178 - Мертвые души
P. 178
теми же неподвижными чертами, какие всегда видны были на нем и при жизни; один нос
только казался больше и острее; густые брови были также приподняты, хотя глаза уже давно
смежились. Исполненный неприятных ощущений, он тот же час спрятался в угол, закрыл себя
кожею и задернул занавески. В это время, когда экипаж был таким образом арестован,
Селифан и Петрушка, набожно снявши шляпы, рассматривали, кто как, в чем и на чем ехал, и
может быть внутренне считали, сколько числом шло пешком, а сколько ехало в карете. Он сам
отчасти занялся рассматриванием в стеклышко, находившееся в кожаных занавесках. За
гробом шли, снявши шляпы, все чиновники. Заметивши их, он начал побаиваться, чтобы не
узнали его как-нибудь по экипажу. Но им было не до того: они даже не занялись разными
житейскими разговорами, которые обыкновенно в это время занимают провожающих
покойника. Все мысли их были в это время сосредоточены в самих себе. Они думали, каков-то
будет новый генерал-губернатор, как он возьмется за дело, как примет всё. За чиновниками,
шедшими пешком, следовали кареты, из которых выглядывали дамы в траурных чепцах. По
движениям губ и рук их видно было, что они были заняты кое-каким живым разговором.
Может быть они тоже говорили о приезде нового генерал-губернатора и делали
предположения насчет балов, которые он без сомнения даст, и говорили о вечных своих
фестончиках и нашивочках. Наконец, за каретами следовали пустые дрожки, вытянувшиеся
гуськом. Наконец, и ничего уже не осталось, и герой наш мог уже ехать. Открывши кожаные
занавески, он вздохнул и от души произнес: “Вот прокурор жил, жил, а потом и умер! И вот, я
думаю, напечатают в газетах, что скончался к всеобщему прискорбию подчиненных и всего
человечества почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг… Много напишут
всякой всячины; прибавят еще, что сопровождаем был плачем и рыданием вдов и сирот, а ведь
если разобрать хорошенько дело, так у тебя, может быть, на поверку всего и было только, что
густые брови”. Тут он закричал Селифану: “ехать поскорее” и подумал тем временем про себя:
“Это однако ж хорошо, что встретились похороны; говорят, значит счастие, если встретишь
покойника”.
Бричка между тем поворачивала в более пустынные улицы; наконец потянулись уже
одни длинные деревянные заборы, предвещавшие приближавшийся конец города. Вот уже и
мостовая кончилась; вот и шлахбаум; вот уже город назади, и вот уже ничего нет — и опять в
дороге. И опять по обеим сторонам столбового пути вновь пошли писать версты, станционные
смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами, горшками, ребятишками.
Мужик пешком в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные
живьем с деревянными лавчонками, мучными бочками, калачами, лаптями и прочею
мелюзгой, рябые шлахбаумы, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, рыдваны
помещичьи, солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и
надписью: “такого-то артиллерийского полку”, зеленые, желтые и свежеразрытые черные
полосы, лентами мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане,
пропадающий вдали колокольный звон, вороны, как мухи, и горизонт без конца… Русь! Моя
пустынно [необъятно] раздольная родная Русь. Святым крестом своим осени тебя святой,
[забубенная] звенящая [Русь] моя Русь… Что слышится мне в тоскливой твоей песне,
несущейся по тебе от моря до моря. Что слышится в ней и зовет и хватает меня за сердце
[Почему всё поет в тебе] какие лобзающие звуки несутся мне в душу и вьются около моего
сердца… чего ты хочешь от меня, какая непостижимая связь, что глядишь ты мне в очи, и всё,
что ни есть в тебе, вперило на меня очи… Еще недоуменно смотрят чуткие очи и уже главу
мою осенило грозное облако движущееся и благотворно освежит и онемела мысль пред
пространством, потерявшим конец и как <1 нрзб.> много дождя. Что пророчит сей
необъятный простор? Здесь ли в тебе не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без
конца! Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему. Как
грозно и мощно объемлет меня величавое пространство! и какой страшной силой отразилось в
глубине моей, вмиг осветились[Далее текст (2 строки) не поддается прочтению; читаются
лишь отдельные слова. ] какую сверкающую чудную незнакомую земле даль. Русь![Вместо