Page 178 - Мертвые души
P. 178

теми же неподвижными чертами, какие всегда видны были на нем и при жизни; один нос
               только казался больше и острее; густые брови были также приподняты, хотя глаза уже давно
               смежились. Исполненный неприятных ощущений, он тот же час спрятался в угол, закрыл себя
               кожею  и  задернул  занавески.  В  это  время,  когда  экипаж  был  таким  образом  арестован,
               Селифан и Петрушка, набожно снявши шляпы, рассматривали, кто как, в чем и на чем ехал, и
               может быть внутренне считали, сколько числом шло пешком, а сколько ехало в карете. Он сам
               отчасти  занялся  рассматриванием  в  стеклышко,  находившееся  в  кожаных  занавесках.  За
               гробом шли, снявши шляпы, все чиновники. Заметивши их, он начал побаиваться, чтобы не
               узнали его как-нибудь по экипажу. Но им было не до того: они даже не занялись разными
               житейскими  разговорами,  которые  обыкновенно  в  это  время  занимают  провожающих
               покойника. Все мысли их были в это время сосредоточены в самих себе. Они думали, каков-то
               будет новый генерал-губернатор, как он возьмется за дело, как примет всё. За чиновниками,
               шедшими пешком, следовали кареты, из которых выглядывали дамы в траурных чепцах. По
               движениям губ  и  рук  их  видно  было,  что они  были  заняты  кое-каким живым  разговором.
               Может  быть  они  тоже  говорили  о  приезде  нового  генерал-губернатора  и  делали
               предположения  насчет  балов,  которые  он  без  сомнения  даст,  и  говорили  о  вечных  своих
               фестончиках и нашивочках. Наконец, за каретами следовали пустые дрожки, вытянувшиеся
               гуськом. Наконец, и ничего уже не осталось, и герой наш мог уже ехать. Открывши кожаные
               занавески, он вздохнул и от души произнес: “Вот прокурор жил, жил, а потом и умер! И вот, я
               думаю, напечатают в газетах, что скончался к всеобщему прискорбию подчиненных и всего
               человечества  почтенный  гражданин,  редкий  отец,  примерный  супруг…  Много  напишут
               всякой всячины; прибавят еще, что сопровождаем был плачем и рыданием вдов и сирот, а ведь
               если разобрать хорошенько дело, так у тебя, может быть, на поверку всего и было только, что
               густые брови”. Тут он закричал Селифану: “ехать поскорее” и подумал тем временем про себя:
               “Это однако ж хорошо, что встретились похороны; говорят, значит счастие, если встретишь
               покойника”.

                     Бричка между тем поворачивала в более пустынные улицы; наконец потянулись  уже
               одни длинные деревянные заборы, предвещавшие приближавшийся конец города. Вот уже и
               мостовая кончилась; вот и шлахбаум; вот уже город назади, и вот уже ничего нет — и опять в
               дороге. И опять по обеим сторонам столбового пути вновь пошли писать версты, станционные
               смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами, горшками, ребятишками.
               Мужик пешком в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные
               живьем  с  деревянными  лавчонками,  мучными  бочками,  калачами,  лаптями  и  прочею
               мелюзгой,  рябые  шлахбаумы,  поля  неоглядные  и  по  ту  сторону  и  по  другую,  рыдваны
               помещичьи,  солдат  верхом  на  лошади,  везущий  зеленый  ящик  с  свинцовым  горохом  и
               надписью:  “такого-то  артиллерийского  полку”,  зеленые,  желтые  и  свежеразрытые  черные
               полосы, лентами мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане,
               пропадающий вдали колокольный звон, вороны, как мухи, и горизонт без конца… Русь! Моя
               пустынно  [необъятно]  раздольная  родная  Русь.  Святым  крестом  своим  осени  тебя  святой,
               [забубенная]  звенящая  [Русь]  моя  Русь…  Что  слышится  мне  в  тоскливой  твоей  песне,
               несущейся по тебе от моря до моря. Что слышится в ней и зовет и хватает меня за сердце
               [Почему всё поет в тебе] какие лобзающие звуки несутся мне в душу и вьются около моего
               сердца… чего ты хочешь от меня, какая непостижимая связь, что глядишь ты мне в очи, и всё,
               что ни есть в тебе, вперило на меня очи… Еще недоуменно смотрят чуткие очи и уже главу
               мою  осенило  грозное  облако  движущееся  и  благотворно  освежит  и  онемела  мысль  пред
               пространством,  потерявшим  конец  и  как  <1  нрзб.>  много  дождя.  Что  пророчит  сей
               необъятный простор? Здесь ли в тебе не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без
               конца! Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему. Как
               грозно и мощно объемлет меня величавое пространство! и какой страшной силой отразилось в
               глубине  моей, вмиг осветились[Далее  текст (2  строки)  не  поддается  прочтению;  читаются
               лишь отдельные слова. ] какую сверкающую чудную незнакомую земле даль. Русь![Вместо
   173   174   175   176   177   178   179   180   181   182   183