Page 181 - Мертвые души

видел, ему беспрестанно мешали то Ноздрев, то дамы, то чиновники, то балы, то городские
сплетни, то, наконец, тысячи тех мелочей, которые кажутся только мелочами, когда <1 нрзб.>
[А в свете] покамест обращаются в свете, почитаются за весьма важные дела. Итак, теперь всё,
совершенно всё отложим в сторону и займемся исключительно нашим героем.

Прежде всего автор должен сказать, что он весьма сомневается, чтобы избранный герой
его понравился читателю. Дамам он не понравится, [а. Дамам не понравится наш герой] это
можно сказать наверное, ибо дамы требуют, чтобы герой был совершенен во всех частях, чтоб
это было такое совершенство, чтобы ни пятнышка, если только безделица какая-нибудь —
как-нибудь нос не так[а. совершенен во всех частях, как только можно, что если только
безделица какая-нибудь, как-нибудь нос не так, так уж беда] или что-нибудь не так хорошее к
душевным качествам, так беда. Никакой цены не дастся автору, хоть как глубоко ни загляни
он в душу, [а. хоть загляни глубоко, как только возможно] хоть отрази чище зеркала образ
человека. Самая полнота и средние лета героя тоже очень не понравятся; герою полноты ни в
каком случае не простят, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: “фи, такой гадкой”.
Увы, всё это известно автору, [а. Увы, всё это известно ему вперед] но что же делать. До сих
пор как-то автору еще ничего не случилось произвести по внушению дамскому и даже он
чувствовал какую-то странную робость и смущение, когда дама облокотится на письменное
бюро его. Теперь, конечно, всё прошло, даже и смущения не чувствует он. Воспитанный
уединением, суровой, внутренней жизнию, не имеет он обычая смотреть по сторонам, когда
пишет, и только разве невольно сами собой остановятся изредка глаза только на висящие
перед ним на стене портреты Шекспира, Ариоста, Фильдинга, Сервантеса, Пушкина,
отразивших природу таковою, как она была, а не таковою, как угодно было кому-нибудь,
чтобы она была. [Итак, в герое своем один автор господин]. И если не найдут причины в самом
творении, почему избран [герой] такой-то герой, а не другой, [то автор не обязан пояснять <2
нрзб.>] ибо автор ничего не пояснит и не прибавит [и не даст ответа]. Но почему не избрал он
в герои совершенного и добродетельного человека, это другое дело, это и можно сказать. А по
весьма законной причине не выбран добродетельный человек. Потому что хоть на время
нужно дать какой-нибудь роздых бедному добродетельному человеку, потому что бедного
добродетельного человека обратили в какую-то почтовую или ломовую, и нет писателя,
который бы не ездил на нем, потому что, обративши его в лошадь, то и дело хлещут его
кнутом, понукают да пришпоривают, не имея < 1 нрзб.> никакого и до того изморили, что
теперь вышел он бог знает что, а не добродетельный человек. Одни только ребра да кожа
видны на нем, а уж и тени нет никакой добродетели. [Вместо “Или тем ярким ~ добродетели”:
или, лучше, было похоже на те пятна, которые мы видим, поглядевши пристально на солнце и
потом зажмурив глаза. Сначала они круглятся горячо и ярко, потом понемногу темнеют и,
наконец, становятся темными, как пули. Наконец, герой наш перестал думать и об этом, начал
слегка закрывать глаза, наконец, склонил голову к подушке. Автор признается, что этому
очень рад, ибо наконец может поговорить о своем герое, не опасаясь, чтобы ему помешали,
как было доселе.

Прежде всего должно сказать, что он сомневается сильно, чтобы избранный им герой
понравился читателям, а особенно дамам, ибо дамы требуют непременно, чтобы герой был
совершенен во всех частях и во всех отношениях, и физически и нравственно, как говорится,
без пятнышка. Автор предвидит уже заранее, что и самая наружность его героя, полнота и
средние лета будут им очень не по вкусу и они даже скажут, отворотившись: “Фи, какой
гадкой!” Но как бы ни хотелось быть вежливым, но никаким образом не может он на этот раз
взять в герои дородетельного человека. Что ж делать — он должен признаться, что он невежа,
и до сих пор ничего еще, где только входит чернила и бумага, не произвел по внушению
дамскому. Он признается даже, что если дама облокотится на письменное бюро его, он уже
чувствует маленькую неловкость; а впрочем, сказать правду, он не имеет обыкновения
смотреть по сторонам, когда пишет; если же и подымет глаза, то разве только на висящие