Page 18 - Мертвые души

мастерица взбивать перины. Когда, подмостивши стул, взобрался он на[Далее начато: а.
пуховые б. подушки] постель, она опустилась под ним почти до самого пола, только перья
разлетелись во все стороны комнаты. Погасивши свечу, он накрылся ситцевым одеялом и,
свернувшись под ним кренделем, заснул в ту же минуту. Проснулся он на другой день уже
поздним утром. Солнце сквозь окна светило ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали
по стенам и потолкам, все обратились к нему: одна села ему на губу, [на нос] другая на ухо,
третья на шею, четвертая выбирала место, как бы усесться[четвертая приготовлялась
усесться] даже на самый глаз; ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к ноздре,
он потянул[Чичиков потянул] в просонках в самый нос, что заставило его очень крепко
чихнуть. Между тем как целый десяток мух жужжал над ним, высматривая где понаживнее
места, окинувши взглядом комнату, он теперь заметил, [он заметил теперь] что на картинах не
всё были птицы: [что картины на стенах состояли не из одних пт<иц>] между ними висел
портрет Кутузова, и еще масляными красками был напачкан какой-то старик с красными
обшлагами на мундире, как нашивали при Павле Петровиче. Часы опять испустили шипение и
проколотили десять. В дверь выглянуло женское лицо и в ту же минуту спряталось, потому
что Чичиков, чтобы лучше заснуть, скинул даже с себя рубашку, которая была тоже мокра.
Выглянувшее лицо показалось ему как будто несколько знакомо. Он начал себе припоминать
и вспомнил, наконец, что это была хозяйка. Он надел рубаху. Платье уже лежало возле него,
высушенное и вычищенное. Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко” что
подошедший в это время к окну индейской петух (окно было очень близко от земли),
протянувши свою шею с красным монистом, заболтал что-то ему вдруг и весьма скоро на
своем странном языке, вероятно: “желаю здравствовать”, на что Чичиков сказал ему дурака.
Взглянувши в окно, он заметил [очень], что крестьянских дворов было немало. “Э, да у ней
деревенька порядочная!” сказал сам в себе: “право, порядочная!” повторил он и принялся
считать пальцем дворы, которых оказалось более тридцати. Это открытие ему было очень
приятно. Он тот же час заглянул в щелочку двери, из которой выглядывала хозяйка, и,
увидевши ее сидевшею за чайным столиком, вошел к ней с веселым и довольно ласковым
видом.

“Здравствуйте, батюшка! Каково почивали?” сказала хозяйка, приподнявшись с места.
Она была одета лучше вчерашнего — в темном платье и уже не в спальном чепце, но на шее
все-таки было что-то намотано.

“Хорошо, хорошо [матушка]”, говорил Чичиков, садясь в кресла. “А вы как, матушка?”

“Плохо, отец мой!”

“Как так?”

“Бессонница, отец мой. Всё поясница болит, и одна нога в месте, что пониже[и одна нога
пониже] косточки, так и ломит”.

“Пройдет, пройдет, матушка, на это нечего глядеть”.

“Дай-то бог, чтобы прошло; я-то мазала свиным салом и скипидаром тоже смачивала. А
с чем прихлебнете[А с чем выкушаете] чайку? Вот в этой фляжке[-то] фруктовая, перегнанная
на вишневые косточки”.

“Не дурно, не дурно, матушка, хлебну и фруктовой”.[выпью фруктовой]

Читатель, я думаю, уже заметил, что Чичиков, несмотря на ласковый вид, говорил,
однако ж, с большею свободою, чем с Маниловым, и вовсе не церемонился. Должно