Page 214 - Мертвые души

— “Юла, юла. Всё жеманство! в каждом пальчике жеманство”.

— “Статуя, [статуя, ] Анна Григорьевна”.

— “Юла, юла. Всё вертится и румянится к тому же”.

— “Ах, Анна Григорьевна, напротив, она бледна совершенно; лицо бледно, как у
мертв<еца”>.

— “Румянится; я сидела возле нее, румянец в палец, так и отваливается кусками, как
щекатурка, и ей вовсе не 16 лет, а целых двадцать. Мать скрадывает, чтобы самой
молодиться”.[В рукописи часть текста утрачена. На отдельном листе наброски: <1>. Манерна
страшно

“Напротив, Анна Григорьевна, напротив…”

“Вся вертится как юла”.

“Напротив, Анна Григорьевна, она как деревянная статуя. Уж совершенно без
выражения”.

<2> “Ну, знаете, Анна Григорьевна”, сказала тоже почтенная чиновница: “это в ней уж я
полагаю наследственно: ведь мать ее <6 нрзб.>. Этак вот как простая девушка Машка, которая
сидит теперь за пяльцами”.

<3> “Только я не знаю: а лицо ее очень неприлично [манерна уж страшно]”.

“Ничего нет. Уж очень румянится страшно”.

“Ну, румянец пускай у ней и природный: ведь ей всего шест<надцать> лет”.

“Румянится, говорят, Анна Васильевна, на диво всем, и румянец в палец толщиною, как
щекатурка, так и отваливается кусками. Ей лет вовсе не шестнадцать, а двадцать три. Мать
скрывает, чтобы самой быть молодой.”]

— “Но, Анна Григорьевна, позвольте мне сказать, что она бледна. Еще именно я говорю
на бале Манилову: Ах, как, — так говорю, — что она бледна; но я не понимаю это. Нужно
быть просто круглому дураку, <как?> наш прелестник (здесь разумелся друг наш <Чичиков>)
чтобы влюбиться. Да уж за это и он какая противная физиогномия. А ведь нашлись же даже
дамы”.

— “Однако ж, и вы, Софья Ивановна, признайтесь, были немножко неравнодушны”.

— “Я, Анна Григорьевна? Вот уж никогда вы не можете сказать этого. Никогда.
Никогда”.

— “Полно, Софья Ивановна, а кто прежде взял…”

— “Никогда, никогда, Анна Григорьевна, позвольте мне вам заметить, что я очень
хорошо себя знаю. А вот с вашей стороны так может как-нибудь там было”.[А вот вы, так оно
может быть]