Page 441 - Мертвые души
P. 441
начато: И в самом деле трудно кому-либо перечислить только] во-первых, влажный, потом
бархатный, острый, мягкий, томный, весь совершенно в неге, потом без неги, но пророчащий
блаженство нездешних необыкновенных миров, потом — но нет, [нельзя, не в силах, просто
нет выражения и после долгого молчания <2 нрзб.> сказать, что] других [Далее начато
карандашом: иной раз стоишь как дурак чаc целый, да тем дело и кончится, что скажешь:
галантёрная] — нельзя рассказать да и ничего нельзя сказать, только и можно сказать:
галантёрная половина человеческого рода! Виноват! кажется вошло [сюда] словцо,
подмеченное на улице. Что ж делать, таково на Руси положение писателя. Впрочем, если
слово из улицы попало в книгу, в этом виноват не автор, виноваты читатели и прежде всего
ПБЛ4 — Словом, ни что не ушло от внимательного вкуса, которым тонко одарен
прекрасный пол; всё было предусмотрено в совершенстве. [Вместо Словом ~ совершенстве
начато карандашом: Словом на всем <1 нрзб.> было: это столица, а не губерния [просто] это
сам Париж. ] Только местами ~ вкусу, или платье составленное из двух платьев, еще
блиставших в прошлых веках и покорившихся весьма плохо модной картинке. Но уж без этого
нельзя, таково свойство губернского города, где-нибудь уж он непременно оборвется.
Чичиков, стоя перед ними, пытался, нельзя ли по какому-нибудь особенному выражению в
глазах или в лице узнать, которая из них была сочинительница таинственного письма, но
никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни в глазах, которая из них была
сочинительницей письма. [Вместо Чичиков стоя ~ письма начато карандашом: Он было хотел,
посматривая на ту и на другую даму, узнать, которая была сочинительница письма, но
помешал галопаду: целая вереница пронеслась мимо, задев его рукавом по носу [Это был
вихорь, а не галопад] Тут было] В лице каждой из них он замечал такое
неопределенно-значительное, с таким чуть заметным лукавством вскользь обнаруженное
выражение, такое неуловимо тонкое, у! какое тонкое! уже пусть за это бог простит женщинам,
[Далее начато карандашом: Ну [уж] женщины. Поди ж расскажи, передай всё, что на их лицах,
словом, просто не] а нам чрезвычайно трудно передать все те излучины намеков и
необъясненных выражений, которые исчезают и появляются в их лицах. А что до глаз [Далее
начато карандашом: А уж что касается до глаз, так и говорить нечего. Там, говорят, ] — там
такое бесконечное государство, которому нет совершенно никаких пределов [Далее начато
карандашом: Да тут <1 нрзб.> как хочешь, а попробуй один только блеск этих глаз, так] и в
которое человек заехав, пропадает без вести, один блеск их, во-первых, влажный, потом
бархатный, острый, мягкий, томный, весь совершенно в неге, потом без неги, но пророчащий
блаженства нездешних миров, потом — но нет, не приберешь сказать далее совершенно
ничего, только разве после долгого размышления скажешь сглупу что-то в роде подобной
фразы. Галантёрная половина человеческого рода!
К этому же месту относятся наброски на отдельном листке, вшитом в ПБЛ4:
розы, жасмины, словом [сухая] душистая ванна. Чичиков поднимал только кверху нос,
да вбирал в себя. В нарядах [дамских платьях<?>] тоже вкусу было пропасть. Ленточные
банты и цветочные букеты, казалось, порхали по платьям, прильнувши в разных <не
дописано> и в этом картинном беспорядке, над которым [долго] трудилась до поту
порядочная голова. Легкой головной убор держался только на одних ушах: казалось, говорил:
“Ей, улечу. Жаль только, что не подниму с собой красавицы”.
Конечно, местами вдруг, среди этой модной кучи выказывался невиданный землею
чепец или какое-нибудь перо, вроде павлин<ьего?>
Чичиков поглядывал [на них и] на тех, которые были к нему поближе, и на тех, которые
стояли подалее, и пытался, нельзя ли как-нибудь по глазам узнать, которая была
сочинительница письма; но только что он высунул немного нос вперед, как вдруг дернула по
самому носу пролетевшая вереница [неумолимый голопад]. Он попятился и дал дорогу