Page 621 - Мертвые души

В основе гоголевского, а первоначально пушкинского, замысла “Мертвых душ” были
действительные случаи спекуляции мертвыми душами. Непосредственным источником мог
быть случай, переданный П. И. Бартеневым в примечании к воспоминаниям В. А. Сологуба:
“В Москве Пушкин был с одним приятелем на бегу. Там был также некто П. (старинный
франт). Указывая на него Пушкину, приятель рассказал про него, как он скупил себе мертвых
душ, заложил их и получил большой барыш. Пушкину это очень понравилось. “Из этого
можно было бы сделать роман”, сказал он между прочим. Это было еще до 1828 г.”. [Русский
Архив, 18б5, стр. 745.]

Случай, рассказанный Бартеневым, был далеко не единичным; не одиноким был и
литературный отклик Гоголя на это бытовое явление. Аналогичный эпизод встречается в
повести Даля “Вакх Сидоров Чайкин”, напечатанной, правда, позже “Мертвых душ” (в
“Библиотеке для чтения”, 1843 г., № 3). Отмечено несколько подобных спекуляций на
Украине (см. “Обоз к потомству”, из записок Н. В. Сушкова, в сборнике “Раут”, 1854 г., кн. III,
стр. 382 и сообщение в журнале “Киевская старина”, 1902, № 3, стр. 155). Любопытно, что
один из подобных же рассказов исходит от дальней родственницы Гоголя, М. Г.
Анисимо-Яновской, [В. А. Гиляровский, “На родине Гоголя”, М., 1902, стр. 47–49.] причем, по
ее словам, самую мысль “Мертвых душ” дал Гоголю ее дядя, Харлампий Петрович
Пивийский, накупавший мертвых душ, чтобы приобрести ценз для винокурения (с той же
целью приобретал мертвые души владелец незаселенной земли, о котором рассказано в
воспоминаниях Сушкова). По словам Анисимо-Яновской, Гоголь бывал в имении Пивинских,
“да кроме того и вся Миргородчина знала про мертвые души Пивинского”. Сам по себе этот
поздний рассказ, в котором вовсе отсутствует хронология, не обязывает нас к радикальному
пересмотру творческой истории “Мертвых душ”, но вполне, конечно, возможно, что на
первоначальную пушкинскую мысль могли наслоиться и собственные воспоминания Гоголя.
Однако в замысле Гоголя предприятие Чичикова изображалось не как заурядный, а, напротив,
как необычайный случай. Это видно из самого развития сюжета, из таинственности, которою
замысел Чичикова окружен, а также из нежелания Гоголя заранее оповещать, “в чем состоит
сюжет” (письмо к Жуковскому от 12 ноября 183б г.).

В общем идейно-художественном замысле “Мертвых душ” мотив предприятия
Чичикова не имел решающего значения; как сказано в “Авторской исповеди”, этот мотив
(“сюжет”) и по мнению Пушкина был хорош для Гоголя тем, что давал ему “полную свободу
изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных
характеров”. На эту же основную творческую мысль Гоголя есть указание и в письмах его к
литературным друзьям, написанных в 1835—183б гг., т. е. в начале работы над “Мертвыми
душами”. В приведенном письме к Пушкину от 7 октября 1835 г. сказано: “Мне хочется в этом
романе показать хотя с одного боку всю Русь”. А в письме В. А. Жуковскому через год (12
ноября 183б г.) уже нет оговорки “хотя с одного боку”, там сказано решительнее: “Вся Русь
явится в нем”. [В том же письме Гоголь признавался: “Мне совершенно кажется как будто я в
России: передо мною всё наше, наши помещики, наши чиновники, наши офицеры, наши
мужики, наши избы, — словом, вся православная Русь. Мне даже смешно, как подумаю, что я
пишу “Мертвых душ” в Париже”.

В письме к М. П. Погодину от 28 ноября 183б г. Гоголь тоже утверждал: “Вся Русь
отзовется в нем”.] Там же он называет свой сюжет “огромным” и ясно намекает на его
общественно-обличительное содержание: “Еще восстанут против меня новые сословия и
много разных господ; но что ж мне делать! Уже судьба моя враждовать с моими земляками”.
“Новые сословия”, по сравнению с “чиновниками”, “купцами” и “литераторами”,
враждовавшими с Гоголем после “Ревизора” (см. письмо к Щепкину от 29 апреля 1836 г.), —
это, конечно, помещики-душевладельцы, сравнительно мало затронутые в прежних