Page 673 - Мертвые души
P. 673

забытом захолустьи, на безлюдьи безлюдном встретишь человека, которого греющая беседа
               заставит позабыть тебя и бездорожье дороги, и бесприютность ночлегов, [Далее начато: а. и
               бестол<ковость>;  б. и  глупость  све<та>] и  современный  свет,  полный глупостей  людских,
               обманов,  обманывающих  человека.  И  живо  потом  навсегда  останется  проведенный  таким
               образом  вечер,  и  всё,  что  тогда  случилось  и  было,  удержит  верная  память:  и  кто
               соприсутствовал, и кто на каком месте стоял, и что [Далее начато: дер<жал>] было в руках его,
               стены, углы и всякую безделушку.

                     Так  и  Чичикову  заметилось  всё  в  тот  вечер:  и  эта  малая,  неприхотливо  убранная
               комнатка,  и  добродушное  выраженье,  [Далее  начато:  в  лице  рад<остного  хозяина>]
               воцарившееся в лице хозяина, и поданная Платонову трубка с янтарным мундштуком, и дым,
               который  он  стал  пускать  в  толстую  морду  Ярбу,  и  фырканье  Ярба,  и  смех  миловидной
               хозяйки, прерываемый словами: “Полно, не мучь его”, и веселые свечки, и сверчок в углу, и
               стеклянная дверь, и весенняя ночь, которая оттоле на них глядела, облокотясь на вершины
               дерев, из чащи которых высвистывали весенние соловьи.

                     “Сладки  мне  ваши  речи,  досточтимый  мною  Константин  Федорович”,  произнес
               Чичиков. “Могу сказать, что [Далее начато: по уму] не встречал во всей России человека,
               подобного вам по уму”.

                     Скудронжогло  улыбнулся.  “Нет,  Павел  Иванович”,  сказал  он:  “уж  если  хотите  знать
               умного человека, так у нас действительно есть один, о котором, точно, можно сказать: “умный
               человек”, которого я и подметки не стою”.

                     “Кто это?” с изумленьем спросил Чичиков.

                     “Это наш откупщик Муразов”.

                     “В другой уже раз про него слышу!” вскрикнул Чичиков.

                     “Это человек, который не то, что именьем помещика, целым государством управит. Будь
               у меня государство, я бы его сей же час сделал министром финансов”.

                     “Слышал. Говорят, человек, превосходящий меру всякого вероятия: десять миллионов,
               говорят, нажил”.

                     “Какое десять! перевалило за сорок! Скоро половина России будет в его руках”.

                     “Что вы говорите!” вскрикнул Чичиков, оторопев.

                     “Всенепременно.  У  него теперь  приращенье  [а.  Как  в  тексте;  б.  Приращенье  у  него]
               должно  идти  с  быстротой  невероятной.  Это  ясно.  Медленно  богатеет  только  тот,  у  кого
               какие-нибудь сотни тысяч, а у кого миллионы, у того радиус велик: что ни захватит, так вдвое
               и втрое противу самого себя. [Далее начато: Горизонт] Поле-то, поприще слишком просторно.
               Тут  уж  и  соперников нет.  С  ним некому  тягаться.  Какую  цену  чему  ни  назначит,  такая и
               останется: некому перебить”.

                     Вытаращив  глаза  и  разинувши  рот,  как  вкопанный,  смотрел  Чичиков  в  глаза
               Скудронжогло. [Далее начато: В груди его заняло] Захватило дух в груди ему.

                     “Уму непостижимо!” сказал он, приходя немного в себя:  “каменеет мысль от страха.
               Изумляются мудрости промысла в рассматриваньи букашки; [Изумляются в рассматриваньи
   668   669   670   671   672   673   674   675   676   677   678