Page 668 - Мертвые души

сердцем Чичиков.

“Да ведь как же я мог знать об этом сначала [а. Как в тексте; б. об этом сначала. Это
узнается после.]. В этом-то и выгода бумажного производства, что вот теперь всё, как на
ладони, оказалось ясно”.

“Дурак ты, глупая скотина”, думал про себя Чичиков. “В книгах копался, а чему
выучился?” Мимо всяких учтивств и приличий, схватил он шапку — из дома. Кучер стоял <с>
пролетками наготове и лошадей не откладывал: о корме пошла бы письменная просьба, и
резолюция — выдать овес лошадям — вышла бы только на другой день. Как ни был Чичиков
[Как ни был он] груб и неучтив, но Кошкарев, несмотря на всё, был с ним необыкновенно
учтив и деликатен. Он насильно пожал ему руку и прижал ее к сердцу [Далее начато: уже в то
время, когда тот садился] и благодарил его за то, что он дал ему случай увидеть на деле ход
производства, что передрягу и гонку нужно дать необходимо, потому что способно всё
задремать и пружины сельского управленья заржавеют и ослабеют; что, вследствие этого
события, пришла ему счастливая мысль устроить новую комиссию, которая будет называться
комиссией наблюдения за комиссией построения, так что уже тогда никто не осмелится
украсть.

“Осел, дурак”, думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при
звездах. Ночь [Далее начато: обвол<окла>] была на небе. В деревнях были огни. Подъезжая к
крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол был накрыт для ужина.

“Что это вы так запоздали?” сказал Скудронжогло, когда он показался в дверях.

“О чем вы это так долго с ним толковали?” сказал Платонов.

“Уморил”, сказал Чичиков. “Этакого дурака я еще от роду не видывал”.

“Это еще ничего!” сказал Скудронжогло. “Кошкарев — утешительное явление. Он
нужен затем, что в нем отражаются карикатурно [что в нем как в карикатуре] и видней
глупости умных людей. [а. Как в тексте; б. глупости умников] Завели конторы и присутствия,
и управителей, и мануфактуры, и фабрики, и школы, и комиссию, и чорт их знает что такое.
Точно как будто бы у них государство какое. Как вам это нравится, я спрашиваю. Помещик, у
которого пахотные земли и недостает крестьян обрабатывать, а он завел свечной завод, из
Лондона мастеров выписал свечных, торгашом сделался. Вон другой дурак еще лучше:
фабрику шелковых материй завел”.

“Да ведь и у тебя же есть фабрики”, заметил Платонов.

“А кто их заводил? Сами завелись: накопилось шерсти, сбыть некуды — я и начал ткать
сукна, да и сукна толстые, простые; по дешевой цене их тут же на рынках у меня и разбирают.

Рыбью шелуху, например, сбрасывали на мой берег шесть лет сряду; ну, куды ее
девать? — я начал с нее варить клей, да сорок тысяч и взял. Ведь у меня всё так”.

“Экой чорт”, думал Чичиков, глядя на него в оба глаза: “загребистая какая лапа”.

“Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий с колоннами да фронтонами.
Мастеров я не выписываю из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву;
на фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких
фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, ты увидишь, всякая