Page 679 - Мертвые души

сядешь на диэту; [с завтрашнего дни станешь есть умеренней] ничуть не бывало: к вечеру того
же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается; как сова сидишь,
глядя на всех, право и эдак все”.

“Нужно в запасе держать благоразумие”, сказал Чичиков: “ежеминутно совещаться с
благоразумием, вести с ним дру<жескую> беседу”.

“Да что!” сказал Хлобуев. “Право, мне кажется, мы совсем не для благоразумия
рождены. Я не верю, чтобы из нас был кто-нибудь благоразумным. Если я вижу, что иной
даже и порядочно живет, собирает и копит деньгу, — не верю я и тому. На старости и его чорт
попутает: спустит потом всё вдруг. И все у нас так: и благородные, и мужики, и
просвещенные, и непросвещенные. Вон какой был умный мужик: из ничего нажил сто тысяч,
а как нажил 100 тысяч, пришла в голову дурь сделать ванну из шампанского, и выкупался в
шампанском. Но вот мы, кажется, и всё обсмотрели. Больше ничего нет. Хотите разве
взглянуть на мельницу? Впрочем, в ней нет колеса, да и строенье никуда не годится”.

“Что ж и рассматривать ее”, сказал Чичиков.

“В таком случае пойдем домой”. И они все направили шаги к дому.

На возвратном пути были виды те же. Неопрятный беспорядок так и выказывал
отовсюду безобразную свою наружность. Всё было опущено и запущено. [Над строкой
написано: Прибавилась только новая лужа посреди улицы] Сердитая баба, в замасляной
дерюге, прибила до полусмерти бедную девчонку и ругала на все бока всех чертей. Какая-то
философическая борода глядела с равнодушием стоическим из окошка на гнев пьяной бабы;
Другая борода зевала. Один чесал у себя пониже спины, другой зевал. Зевота видна была на
строениях; [на строениях и на всем] крыши также зевали. Платонов, глядя на них, зевнул.
“Мое-то будущее достоянье — мужики”, подумал Чичиков. “Дыра на дыре и заплата на
заплате!” И точно, на одной избе, [Вместо “Дыра на дыре ~ на одной избе” начато
исправление: “Дыра oна дыре [и] заплата на заплате”, думал Чичиков, [глядя] увидевши, как
на одной избе] вместо крыши, лежали целиком ворота; провалившиеся окна подперты были
жердями, стащенными с господского амбара. Словом, в хозяйство введена была, кажется,
система Тришкина кафтана: отрезывались обшлага и фалды на заплату локтей.

Они вошли в комнаты. Чичикова несколько поразило смешенье нищеты с некоторыми
блестящими безделушками позднейшей роскоши. [а. Как в тексте; б. Вошедши в комнаты
дома, они были поражены смешеньем нищеты с блестящими безделушками позднейшей
роскоши. ] Посреди изорванной утвари и мебели — новенькие бронзы. Какой-то Шекспир
сидел на чернильнице; на столе лежала какая-то ручка слоновой кости для почесыванья себе
самому спины. Хлобуев отрекомендовал им хозяйку жену. [Хлобуев вывел к ним молодую
жену. ] Она была хоть куды. В Москве не ударила бы лицом в <грязь>. Платье на ней было со
вкусом, по моде. Говорить любила больше о городе да о театре, который там завелся. По всему
было видно, что деревню она любила еще меньше, чем муж, и что зевала она еще больше
Платонова, когда оставалась одна. Скоро комната наполнилась детьми, прелестными
девочками и мальчиками. Их было пятеро. Шестое принеслось на руках. Все были прекрасны.
Мальчики и девочки — загляденье. Они были одеты мило и со вкусом, были резвы и веселы. И
от этого самого было [а. Как в тексте; б. от этого было] еще грустнее глядеть на них. Лучше бы
одеты они были уже дурно, в простых пестрядевых юбках и рубашках, бегали себе по двору и
ничем не отличались от простых крестьянских детей! К хозяйке приехала гостья. Дамы ушли
на свою половину. Дети убежали вслед за ними. Мужчины остались одни.

Чичиков приступил к покупке. По обычаю всех покупщиков, сначала он охаял