Page 778 - Мертвые души

минуту чувством любви к России. Бетрищев слушал его с восторгом, и в первый раз такое
живое, теплое слово коснулось его слуха. Слеза, как бриллиант чистейшей воды, повисла на
седых усах. Генерал был прекрасен; а Уленька? Она вся впилась глазами в Тентетникова, она,
казалось, ловила с жадностью каждое его слово, она, как музыкой, упивалась его речами, она
любила его, она гордилась им. Испанец еще более потупился в тарелку, англичанка с глупым
видом оглядывала всех, ничего не понимая. Когда Тентетников кончил, водворилась тишина,
все были взволнованы… Чичиков, желая поместить и свое слово, первый прервал молчание:
“Да, сказал он, страшные холода были в 12-м году”. — “Не о холодах тут речь”, заметил
генерал, взглянув на него строго. Чичиков сконфузился. Генерал протянул руку Тентетникову
и дружески благодарил его; но Тентетников был совершенно счастлив тем уже, что в глазах
Уленьки прочел себе одобрение. История о генералах была забыта. День прошел тихо и
приятно для всех. — После этого я не помню порядка, в котором следовали главы; помню, что
после этого дня Уленька решилась говорить с отцом своим серьезно о Тентетникове. Перед
этим решительным разговором, вечером, она ходила на могилу матери и в молитве искала
подкрепления своей решимости. После молитвы вошла она к отцу в кабинет, стала перед ним
на колени и просила его согласия и благословения на брак с Тентетниковым. Генерал долго
колебался и наконец согласился. Был призван Тентетников, и ему объявили о согласии
генерала. Это было через несколько дней после мировой. Получив согласие, Тентетников, вне
себя от счастия, оставил на минутку Уленьку и выбежал в сад. Ему нужно было остаться
одному, с самим собою: счастье его душило… Тут у Гоголя были две чудные лирические
страницы. — В жаркий летний день, в самый полдень, Тентетников — в густом, тенистом
саду, и кругом его мертвая, глубокая тишина. Мастерскою кистью описан был этот сад,
каждая ветка на деревьях, палящий зной в воздухе, кузнечики в траве, и все насекомые, и
наконец всё то, что чувствовал Тентетников, счастливый, любящий и взаимно любимый. — Я
живо помню, что это описание было так хорошо, в нем было столько силы, колорита, поэзии,
что у меня захватило дыхание. Гоголь читал превосходно. В избытке чувств, от полноты
счастья, Тентетников плакал, и тут же поклялся посвятить всю свою жизнь своей невесте. В
эту минуту в конце аллеи показывается Чичиков. Тентетников бросается к нему на шею и
благодарит его. “Вы мой благодетель, вам обязан я моим счастьем; чем могу возблагодарить
вас?.. всей моей жизни мало для этого…” У Чичикова в голове тотчас блеснула своя мысль: “Я
ничего для вас не сделал; это случай, — отвечал он, — я очень счастлив, но вы легко можете
отблагодарить меня!” — “Чем, чем? — повторял Тентетников, — скажите скорее, и я всё
сделаю”. Тут Чичиков рассказывает о своем мнимом дяде и о том, что ему необходимо хотя на
бумаге иметь 300 душ. “Да за чем же непременно мертвых? — говорит Тентетников, не
хорошо понявший, чего собственно добивается Чичиков. — Я вам на бумаге отдам все мои
300 душ, и вы можете показать наше условие вашему дядюшке, а после, когда получите от
него имение, мы уничтожим купчую”. Чичиков остолбенел от удивления. “Как? вы не боитесь
сделать это?.. вы не боитесь, что я могу вас обмануть… употребить во зло ваше доверие?” Но
Тентетников не дал ему кончить. “Как? — воскликнул он, — сомневаться в вас, которому я
обязан более чем жизнью!” Тут они обнялись, и дело было решено между ними. Чичиков
заснул сладко в этот вечер. На другой день в генеральском доме было совещание, как объявить
родным генерала о помолвке его дочери, письменно или через кого-нибудь, или самим ехать.
Видно, что Бетрищев очень беспокоился о том, как примут княгиня Зюзюкина и другие
знатные его родные эту новость. Чичиков и тут оказался очень полезен: он предложил
объехать всех родных генерала и известить о помолвке Уленьки и Тентетникова. Разумеется,
он имел в виду при этом всё те же мертвые души. Его предложение принято с благодарностью.
Чего лучше? — подумал генерал, — он человек умный, приличный; он сумеет объявить об
этой свадьбе таким образом, что все будут довольны. Генерал для этой поездки предложил
Чичикову дорожную двухместную коляску заграничной работы, а Тентетников четвертую
лошадь. Чичиков должен был отправиться через несколько дней. С этой минуты на него все
стали смотреть в доме генерала Бетрищева, как на домашнего, как на друга дома. Вернувшись
к Тентетникову, Чичиков тотчас же позвал к себе Селифана и Петрушку и объявил им, чтобы