Page 97 - Мертвые души
P. 97
крышею и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, дом в роде тех, какие у нас строят для
военных поселений и немецких колонистов. Очень было заметно, что при постройке его
архитектор должен был беспрестанно бороться со вкусом хозяина. Портик состоял из четырех
непомерно толстых колонн. Дверь, бывшая по середине, между двумя средними колоннами,
была заколочена, а на место ее была прорублена, по приказанию хозяина, другая сбоку. По
одну сторону портика было шесть окон, по другую на такой же стене три, из которых одно
маленькое, [было 3 окна, по другую на такой же стене только одно, и то маленькое] в виде
отдушничка, на самом почти углу, потому что хозяину с этой стороны понадобился темный
чуланчик. Двор окружен был прочною и непомерно толстою деревянною решеткою. Хозяин,
сам будучи состроен очень прочно, казалось, хотел, чтоб и в хозяйстве всё было прочно. На
конюшни, сараи и кухни были употреблены такие толстые бревна, что, казалось, не сгнить им
во веки. Деревенские избы, строенья хозяйственные, всё это было крепко, солидно и в
порядке. [“Деревенские ~ в порядке” вписано на полях, без указания в тексте места вставки;
вставлено по смыслу. ] Когда Чичиков подкатил к крыльцу, он заметил выглянувшие из окна
разом два лица: одно женское в чепце, узкое и длинное, как огурец, Другое мужское, круглое,
широкое, несколько красноватое, как бывают хорошие молдаванские тыквы. Выглянувши,
они тот же час вслед за тем спрятались. На крыльцо вышел лакей, в какой-то необыкновенной
куртке с голубым военным воротником[“с голубым ~ воротником” вписано. ] и ввел Чичикова
в сени, в которые уже вышел сам хозяин. Собакевич, увидевши гостя, не затруднился
никакими вопросами о здоровьи, а сказал только: “Прошу покорнейше” и повел его во
внутренние жилья.
Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему на этот раз показался очень
похожим на среднего роста медведя. Для довершения сходства фрак на нем был совершенно
медвежьего цвета, а обшлага рукавов так длинны, что он должен был их поднимать
поминутно, когда хотел высунуть оттуда руку. Панталоны на нем тоже были очень широки и
страшно длинны; ступни его захватывали такое большое пространство, что чужим ногам
всегда становилось тесно. Цвет лица его был очень похож на цвет недавно выбитого медного
пятака. Да и вообще всё лицо его несколько сдавало на эту монету, такое же было сдавленное,
неуклюжее; только и разницы, что вместо двухглавого орла были губы да нос. Я думаю,
читателю не безъизвестно, что есть много на свете таких лиц и физиогномий, над отделкою
которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то:
напильников, буравчиков и прочего; но просто рубила со всего плеча, хватила топором раз —
вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза, и, не
обскобливши, пустила на свет, сказавши: живет. Такое же самое лицо было у Собакевича.
Голову он держал более вниз, нежели вверх; шея не ворочалась вовсе, от этого случилось, что
он редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
Чичиков еще раз взглянул на него искоса, когда проходили они столовую. “Медведь!
совершенный медведь!” Нужно же такое странное сближение: его даже звали Михаилом
Семеновичем. Зная привычку его наступать на ноги, Чичиков очень осторожно передвигал
своими и давал ему дорогу вперед. Хозяин, казалось, сам чувствовал за собою этот грех и
потому спросил Чичикова: “Не побеспокоил ли я вас?” “Нет, покорнейше благодарю”, отвечал
Чичиков: “хотя бы и случилось какое беспокойство, то это совершенно ничего не значит”, на
что Собакевич ничего не отвечал и повел гостя далее. Когда вошли они в гостиную, Собакевич
сказал гостю: “Прошу садиться”.
Садясь в кресла, Чичиков глянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах
всё были молодцы, всё почти греческие полководцы, гравированные во весь рост:
Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Колокотрони, Миаули,
Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляшками и неслыханными усами, что просто
дрожь проходила по телу. Между этими крепкими греками, неизвестно каким образом и для
чего поместился Багратион, тощий, худенькой, с маленькими знаменами и пушками внизу и в