Page 31 - Отец Горио

— Вы поете? — отрывисто спросила она, направляясь к фортепьяно, и, сильно ударяя по
клавишам, пробежала их все от нижнего до и до верхнего фа рррра!
— Нет, мадам.
Граф де Ресто ходил взад и вперед по комнате.
— Жаль: вы лишены очень верного средства иметь успех. Ca-a-ro, Ca-a-aro, Ca-a-a-a-ro,
non dubitare!.. 33 — спела графиня.
Назвав имя папаши Горио, Эжен опять привел в действие волшебную палочку, но оно
было обратно тому, какое вызвали слова: «родственник виконтессы де Босеан». Он оказался в
положении человека, который удостоился получить доступ к любителю редкостей и нечаянно
задел за шкап со статуэтками, отчего у трех или четырех из них отскочили плохо приклеенные
головки. Эжен готов был провалиться сквозь землю. Лицо графини де Ресто стало холодным и
сухим, глаза смотрели безразлично и избегали взгляда злосчастного студента.
— Мадам, — сказал он, — вам нужно поговорить с графом де Ресто, соблаговолите
принять дань моего уважения и разрешите мне…
— Когда бы вы ни пришли, — поспешно заговорила графиня, жестом остановив
Эжена, — вы можете быть уверены, что доставите огромное удовольствие и мне и графу де
Ресто.
Эжен низко поклонился супружеской чете и вышел; граф де Ресто последовал за ним и,
несмотря на настояния Эжена не делать этого, проводил его до самой передней.
— Когда бы ни явился господин де Растиньяк, ни графини, ни меня нет дома, — сказал
граф Морису.
Выйдя на крыльцо, Эжен увидел, что идет дождь.
«Ну-с, я допустил какую-то неловкость, но ни причины, ни значения ее не понимаю, —
подумал Эжен, — а в довершение всего испорчу фрак и шляпу. Сидеть бы мне в своем углу да
зубрить право и думать только о том, как бы стать прилежным судейским чиновником. Мне ли
бывать в свете! — ведь для того, чтобы вращаться в нем приличным образом, необходима
уйма всякой всячины: кабриолеты, сверкающие сапоги, золотые цепочки и прочая
обязательная оснастка, вроде белых замшевых перчаток по утрам, шесть франков пара, а по
вечерам непременно желтых. Старый плут папаша Горио, эх!»
Когда он очутился под воротами, кучер наемной кареты, должно быть только что
доставивший новобрачных к ним на дом и не желавший ничего другого, как получить тайно от
хозяина плату за несколько концов, знаком предложил свои услуги Растиньяку, увидав, что
тот во фраке, в белом жилете, желтых перчатках, чистых сапогах, но без зонтика. Эжена
обуревала глухая ярость, которая обычно толкает молодого человека еще глубже в пропасть,
куда он уже начал спускаться, точно надеясь там отыскать благополучный выход. Эжен
кивнул головой на предложенье кучера и сел в карету, где несколько цветочков
флер-дóранжа и обрывков канители напоминали о поездке молодых.
— Куда прикажете? — спросил кучер, уже сняв белые перчатки.
«Черт побери, — решил Эжен, — коль пропадать, так не напрасно!»
— К де Босеанам! — добавил он громко.
— К каким? — спросил кучер.
Высоковажный вопрос смутил Эжена. Этот еще не оперившийся щеголь не знал, что
было два особняка де Босеанов, и не имел понятия, насколько он богат родней, которой не
было до него никакого дела.
— К Босеанам, на улицу…
— Гренель, — подхватил кучер, мотнув головой. — А то есть другой особняк — графа и
маркиза де Босеанов, на улице Сен-Доминик, — добавил он, поднимая подножку.
— Знаю, — сухо ответил Эжен.
«Сегодня все издеваются надо мной! — сказал он про себя, бросая цилиндр на переднее

33 Милый, оставь сомненья! (итал.).