Page 78 - Отец Горио

немного дней — и вы наш. Ах, если бы вы согласились стать моим учеником, то вы достигли
бы всего. Вы не успели бы выразить желанье, как в ту же минуту оно осуществилось бы с
избытком, — чего бы вы ни захотели: почета, денег, женщин. Изо всех плодов цивилизации
мы приготовили бы вам райский напиток. Вы стали бы нашим баловнем, нашим
61
Вениамином, ради вас мы с наслажденьем лезли бы из кожи. Было бы сметено все, что
стало бы вам поперек дороги. Если вам совестно брать у меня, значит вы считаете меня
злодеем? А вот человек такой же честности, какую вы склонны еще приписывать себе,
господин дю Тюренн, 62 входил в небольшие сделочки с разбойниками, но не считал, что это
может замарать его. Вы не хотите быть мне обязанным, да? Так за чем же дело стало! — с
усмешкой продолжал Вотрен. — Возьмите этот клочок бумаги, — сказал он, вытаскивая
гербовый бланк, — и надпишите наискось: «Принят в сумме трех тысяч пятисот франков,
подлежащих уплате через год». Поставьте число! Процент настолько высок, что освобождает
вас от всяких угрызений совести, вы имеете право называть меня ростовщиком и считать себя
свободным от какой-либо признательности. Я разрешаю вам презирать меня уже с нынешнего
дня, будучи уверен, что потом вы станете меня любить. Вы можете найти во мне те темные
бездны, те сильные, сосредоточенные чувства, которые глупцы зовут пороками, но никогда не
встретите неблагодарности и подлости. Словом, мой мальчик, я не пешка, не слон, а ладья.
— Что вы за человек? — воскликнул Эжен. — Вы созданы для того, чтобы терзать меня.
— Нисколько, я просто добрый человек, готовый замарать себя вместо вас, лишь бы вы
до конца дней своих избавились от грязи. Вы задаете себе вопрос, что за причина такой
преданности? Хорошо, когда-нибудь я вам отвечу, но тихо, на ушко. Сначала я вас напугал,
показав вам механизм общественного строя и двигатель этой машины; но первый ваш испуг
пройдет, подобно страху новобранца на поле битвы, и вы привыкнете к мысли, что люди не
что иное, как солдаты, обреченные умирать для блага тех, кто сам себя провозглашает
королем. Времена сильно изменились. Бывало, говорили какому-нибудь смельчаку: «Вот сто
золотых, убей такого-то» — и преспокойно ужинали, ни за что ни про что спровадив человека
на тот свет. Теперь я предлагаю вам большое состояние за кивок головой, что не роняет вас
нисколько, а вы еще колеблетесь. Дряблый век!
Эжен подписал вексель и получил в обмен кредитные билеты.
— Отлично! Теперь поговорим серьезно, — продолжал Вотрен. — Я собираюсь через
несколько месяцев отправиться в Америку, разводить табак. По дружбе буду вам присылать
сигары. Коли разбогатею, помогу вам. В случае отсутствия у меня детей (случай вероятный:
мне неинтересно насаждать свои отводки) я завещаю вам сове богатство. Это ли не дружба?
Но я люблю вас. У меня страсть жертвовать собой другому человеку. Так я и поступал. Дело в
том, мой мальчик, что я живу в более высокой сфере, чем остальные люди. Действие я считаю
средством и смотрю только на цель. Что мне человек? Вот что! — сказал он, щелкнув ногтем
большого пальца себе о зуб. — Человек — или все, или ничто. Если его зовут Пуаре, так это
меньше, чем ничто, — он плоский, вонючий, его можно прихлопнуть, как клопа. Но если
человек похож на вас, он — бог; это уже не механизм, покрытый кожей, но театр, где
действуют лучшие чувства, а я живу только чувствами. Чувство — разве это не целый мир в
едином помысле? Взгляните на того же папашу Горио, для него две его дочери вселенная,
путеводная нить в мире бытия. Я глубоко заглянул в жизнь и признаю только одно подлинное
63
чувство: взаимную дружбу двух мужчин. Моя страсть — Пьер и Джафьер. Я знаю наизусть
«Спасенную Венецию». Много ли найдете вы людей такой закалки, чтобы они, когда товарищ

61 Вениамин — в библии младший сын патриарха Иакова, в переносном смысле — любимец, баловень.

62 Тюренн Анри де ла Тур д'Овернь (1611–1675) — известный французский полководец.

63 Пьер и Джафьер — два друга, изображенные в трагедии английского драматурга Томаса Отвея (1651–1685)
«Спасенная Венеция, или Раскрытый заговор».