Page 67 - Путешествие из Петербурга в Москву

Обыкновенные правила ценсуры суть: почеркивать, марать, не дозволять, драть, жечь
все то, что противно естественной религии и откровению, все то, что противно правлению,
всякая личность, противное благонравию, устройству и тишине общей. Рассмотрим сие
подробно. Если безумец в мечтании своем не токмо в сердце, но громким гласом речет: «несть
бога», в устах всех безумных раздается громкое и поспешное эхо: «несть бога, несть бога». Но
что ж из того? Эхо – звук; ударит в воздух, позыбнет его и исчезнет. На разуме редко оставит
черту, и то слабую; на сердце же никогда. Бог всегда пребудет бог, ощущаем и неверующим в
него. Но если думаешь, что хулением всевышний оскорбится, – урядник ли благочиния может
быть за него истец? Всесильный звонящему в трещотку или биющему в набат доверия не даст.
Возгнушается метатель грома и молнии, ему же все стихии повинуются, возгнушается
колеблющий сердца из-за пределов вселенныя дать мстити за себя и самому царю,
мечтающему быти его на земли преемником. Кто ж может быть судиею в обиде отца
предвечного? – Тот его обижает, кто мнит, возможет судити о его обиде. Тот даст ответ пред
ним.
Отступники откровенной религии более доселе в Россия делали вреда, нежели
непризнаватели бытия божия, афеисты. Таковых у нас мало; ибо мало у нас еще думают о
метафизике. Афеист заблуждает в метафизике, а раскольник в трех пальцах. Раскольниками
называем мы всех россиян, отступающих в чем-либо от общего учения греческия церкви. Их в
России много, и для того служение им дозволяется. Но для чего не дозволять всякому
заблуждению быть явному? Явнее оно будет, скорее сокрушится. Гонения делали мучеников;
жестокость была подпорою самого христианского закона. Действия расколов суть иногда
вредны.
Воспрети их. Проповедуются они примером. Уничтожь пример. От печатной книги
раскольник не бросится в огонь, но от ухищренного примера. Запрещать дурачество есть то
же, что его поощрять. Дай ему волю; всяк увидит, что глупо и что умно. Что запрещено, того и
хочется. Мы все Евины дети.
Но, запрещая вольное книгопечатание, робкие правительства не богохуления боятся, но
боятся сами иметь порицателей. Кто в часы безумия не щадит бога, тот в часы памяти и
рассудка не пощадит незаконной власти. Не бояйся громов всесильного, смеется виселице.
Для того-то вольность мыслей правительствам страшна. До внутренности потрясенный
вольнодумец прострет дерзкую, но мощную и незыбкую руку к истукану власти, сорвет ее
личину и покров и обнажит ее состав. Всяк узрит бренные его ноги, всяк возвратит к себе
данную ему подпору, сила возвратится к источнику, истукан падет. Но если власть не на
тумане мнений восседает, если престол ее на искренности и истинной любви общего блага
возник, – не утвердится ли паче, когда основание его будет явно; не возлюбится ли любящий
искренно? Взаимность есть чувствование природы, и стремление сие почило в естестве.
Прочному и твердому зданию довольно его собственного основания; в опорах и контрфорсах
ему нужды нет. Если позыбнется оно от ветхости, тогда только побочные тверди ему нужны.
Правительство да будет истинно, вожди его нелицемерны; тогда все плевелы, тогда все
изблевания смрадность свою возвратят на извергателя их; а истина пребудет всегда чиста и
беловидна. Кто возмущает словом (да назовем так в угодность власти все твердые
размышления, на истине основанные, власти противные), есть такой же безумец, как и хулу
глаголяй на бога. Буде власть шествует стезею, ей назначенной, то не возмутится от пустого
звука клеветы, яко же господь сил не тревожится хулением. Но горе ей, если в жадности своей
ломит правду. Тогда и едина мысль твердости ее тревожит, глагол истины ее сокрушит,
деяние мужества ее развеет.
Личность, но язвительная личность, есть обида. Личность в истине столь же
дозволительна, как и самая истина. Если ослепленный судия судит в неправду и защитник
невинности издаст в свет его коварный приговор, если он покажет его ухищрение и неправду,
то будет сие личность, но дозволенная; если он, его назовет судиею наемным, ложным,
глупым – есть личность, но дозволить можно. Если же называть его станет именованиями
смрадными и бранными словами поносить, как то на рынках употребительно, то сие есть