Page 88 - Собор Парижской Богоматери

проницательный взгляд. Из-под нависших бровей на него сверкнул такой же зоркий и
недоверчивый взор.
Насколько можно было разглядеть при мерцании светильника, это был старик лет
шестидесяти, среднего роста, казавшийся больным и дряхлым. Его профиль, хотя и не
отличался благородством линий, таил в себе что-то властное и суровое; из-под надбровных
дуг сверкали зрачки, словно пламя в недрах пещеры, а под низко надвинутым капюшоном
угадывались очертания широкого лба – признак одаренности.
Незнакомец сам ответил на вопрос архидьякона.
– Досточтимый учитель, – степенно проговорил он, – ваша слава дошла до меня, и я хочу
просить у вас совета. Сам я – скромный провинциальный дворянин, смиренно снимающий
свои сандалии у порога жилища ученого. Но вы еще не знаете моего имени: меня зовут кум
Туранжо.
«Странное имя для дворянина! – подумал архидьякон. Однако он чувствовал, что перед
ним сильная, незаурядная личность. Он чутьем угадал, что под меховым капюшоном кума
Туранжо скрывается высокий ум, и по мере того, как он вглядывался в эту исполненную
достоинства фигуру, ироническая усмешка, вызванная на его угрюмом лице присутствием
Жака Куактье, постепенно таяла, подобно сумеркам перед наступлением ночи. Мрачный и
молчаливый, он снова уселся в свое глубокое кресло и привычно облокотился о стол, подперев
лоб рукой. После нескольких минут раздумья он знаком пригласил обоих посетителей сесть и
сказал, обратившись к куму Туранжо:
– О чем же вы хотите со мной посоветоваться?
– Досточтимый учитель! – отвечал кум Туранжо. – Я болен, я очень серьезно болен. За
вами утвердилась слава великого эскулапа, и я пришел просить у вас медицинского совета.
– Медицинского! – покачав головой, проговорил архидьякон. С минуту подумав, он
сказал: – Кум Туранжо, раз уж вас так зовут, оглянитесь! Мой ответ вы увидите начертанным
на стене.
Кум Туранжо повиновался и прочел как раз над своей головой вырезанную на стене
надпись.
«Медицина – дочь сновидений Ямвлих».
Медик Жак Куактье выслушал вопрос своего спутника с досадой, которую ответ Клода
еще усилил. Он наклонился к куму Туранжо и шепнул, чтобы архидьякон его не услышал:
– Я предупреждал вас, что это сумасшедший. Но вы во что бы то ни стало хотели его
видеть!
– Вполне возможно, что этот сумасшедший и прав, доктор Жак! – ответил тоже шепотом
и с горькой усмешкой кум Туранжо.
– Как вам угодно, – сухо сказал Куактье и, обратившись к архидьякону, проговорил: –
Вы человек скорый в своих суждениях, отец Клод: вам, по-видимому, разделаться с
Гиппократом так же легко, как обезьяне с орехом. «Медицина – дочь сновидений»!
Сомневаюсь, чтобы аптекари и лекари, будь они здесь, удержались от того, чтобы не побить
вас камнями. Итак, вы отрицаете действие любовных напитков на кровь и лекарственных
мазей на кожу? Вы отрицаете эту вековечную аптеку трав и металлов, которая именуется
природой и которая нарочно создана для вечного больного, именуемого человеком?
– Я не отрицаю ни аптеки, ни больного, – холодно ответил отец Клод. Я отрицаю лекаря.
– Стало быть, – с жаром продолжал Куактье, – повашему, не верно, что подагра – это
лишай, вошедший внутрь тела, что огнестрельную рану можно вылечить, приложив к ней
жареную полевую мышь, что умелое переливание молодой крови возвращает старым венам
молодость? Вы отрицаете, что дважды два – четыре и что при судорогах тело выгибается
сначала вперед, а потом назад?
– О некоторых вещах я имею свое особое мнение, – спокойно ответил архидьякон.
Куактье побагровел от гнева.
– Вот что, милый мой Куактье, – вмешался кум Туранжо, – не будем горячиться. Не
забывайте, что архидьякон наш друг.