Page 400 - И жили люди на краю

397
Двуколка соскользнула колесом в яму – с колен мужчины
упал узелок. Остановились. Подняли.
– В общем, я интересовался русскими, – попутчик опять
неспешно уселся. – Хотел пожить с ними, понять: тоскуют ли
старики по земле дедов и отцов, на которую уже нет возможности
вернуться, как чувствуют себя рожденные здесь? Да-а, это народ
не то, что мы, – пестрый. Японцу дай землю, и он душу в неё
вложит. Из всего, что в море поймает, приготовит пищу. Русские
же... я знал: кто старателен и бережлив, – кушает сытно и
одевается тепло. Но вблизи его – пять лодырей. Они завидуют
ему. Кое-как влачат свою глупую жизнь. И много пьют.
– О-о, – подхватил Ким, вспоминая Гурея. – Я совсем мало
выпил, а старик – кружку за кружкой. Со вкусом. А я был пьянее
его. Интересно.
Попутчик, прикрывая глаза кончиками пальцев, вдруг
заговорил быстро и так взволнованно, что комкал слова:
– Слепой! Я был слепой. И не один я. Как мы верили!
«Вперёд, вперёд вместе с непобедимой армией Страны
восходящего солнца...» Громко пели, и такого, что сейчас
случилось, я не мог представить. Такое нельзя сочинить. Выше
фантазии.
Он стих, сжав тонкие губы и зажмурясь; руки его лежали на
узелке, миленькие и аккуратные, но со вспухшими венами.
Жеребец снова шёл на подъём – широкая коричневая спина
лоснилась от пота; над нею обгорело-пепельными угольками
кружились слепни. Порой щекотал ноздри сыровато-стойкий
запах грибов. Попутчик же, как заметил Ким, ни на что уже не
реагировал – сидел оцепенело. Верхушка щеки синела, бледнел
бугристый лоб; ровный подбородок натянулся вверх, и губа ушла
под губу, – в гневной задумчивости он мог, как узелок,
вывалиться на дорогу. Время ползло медленно, словно морской
ёж, перебирающий иголками по песку. Далеко видимая дорога