Page 442 - И жили люди на краю

439
Ещё немного – и трубка погасла бы. Раскурил, подумав, что
от капитана того едва отвязался. Но был неприятный разговор и с
младшим лейтенантом, молоденьким, с бандитски-наглыми
глазами; взяв булку, содрал с неё обёртку, бросил себе под ноги,
возмущённый:
– Какой дурак хлеб заворачивает?
– Так и у шибко умного руки могут быть грязными, – сказал
Адам.
– Смотри, старик, я не люблю гордых. Забираю у тебя булку
для пробы. Если отравленная, найдём и за яйца повесим.
Зарубил?
Многие брали хлеб. И по-разному. Кто машинально,
равнодушно, кто бережно, и на руку клал, словно ребёнка, кто
охотно, но с грустинкой во взгляде – денег всё-таки жалко, кто с
явным удивлением: какой мягкий, кто жадно, и уходил, торопясь,
будто хотел быстрее уединиться, – в общем, все молча. Лишь
солдат лет сорока, с рябоватыми щеками и мясистым носом
взвесил на ладони, ощупал, отломил щепотью от верхнего угла,
пожевал, сглотнул и цокнул языком:
– Мировой хлебушко! Молодец!
И Адаму стало тепло на прохладном ветру, широко
летящим с моря...
Он вынул из кармашка часы на серебряной цепочке. Десять
минут осталось до прибытия поезда. Но прибудет ли вовремя?
Вчера на два часа запоздал. Сейчас, говорят, на любой станции
его может задержать военный комендант или иной командный
чин, даже на перегонах останавливают. Непонятные наступили
порядки.
Адам повертел в руках фуражку: не пора ли отказаться от
неё? Но что взамен? Попросить у новой власти другую фуражку?
Пожалуй, надо попытаться. Ведь ни в кепке, ни в берете, а тем
более с непокрытой головой он не будет выделяться из толпы