Page 631 - И жили люди на краю

628
низвергался из темноты ночи с такой силой, что вода ручьями
«катилась со всех склонов, и, похоже, в тайге нигде уже не было
сухого места. Моэдо с женой поднял дочь на циновке и держал её
на весу всю ночь. А когда рассвело, Эмико умерла.
Что было дальше, Моэдо плохо помнил, и сколько ни
силился восстановить последовательно события ещё двух
дождливых дней – не получалось. То ли он временами был в
таком подавленном, отрешённом состоянии, что совершенно не
воспринимал окружающее, то ли впадал в обморок, и потому для
него многое исчезло бесследно, как семья. А то, что помнил, – это
нечто смутное, отрывочное.
Кто-то распорядился: всем выйти из-под деревьев, и
согбенные щуплые фигурки снова задвигались по тропе; их
поливал дождь. Если была бы еда, наверное, переждали
непогоду. Но когда ослабли от голода, когда от человека к
человеку начала переходить какая-то страшная болезнь, тогда
тайга стала уже не укрытием от русских, а нечто более
враждебным и опасным, чем русские, и каждый час пребывания в
ней мог оказаться роковым – поэтому спешили в город; иного
выбора не было.
Мёртвых несли следом за больными, в конце шествия;
перед глазами Моэдо проплывали назад то пожилая женщина, то
молодая с ребёнком за спиною. Совсем уже выбившиеся из сил,
мертвенно-бледные, они садились отдохнуть, а поднимутся ли?
В какое-то время (дождь прекратился над распадком, но
по-прежнему лил в горах) люди остановились на поляне, развели
большие костры, зарезали корову; варили мясо и сушили одежду,
грелись. Моэдо чувствовал себя всё хуже и хуже – сухой жар
полыхал где-то в глубине нутра и пронизывал всё тело. То ли в
него тоже влезла заразная болезнь, то ли простыл под ливнем – от
плеч и спины не отлипала одежда. С трудом переставляя ноги, он
подвёл к костру жену и сына, дрожащих в ознобе, – очень боялся,