Page 626 - И жили люди на краю

623
предвечерней дымкой распадок берегла какая-то мрачная
тишина. Будто обладая колдовской силой, она потянула его к
себе; он послушно, торопливо пошёл, глядя по сторонам и
ожидая с неизъяснимым чувством страха и тоски, что с минуты
на минуту увидит под каким-нибудь деревом свою жену и детей.
Вздыбленные ветром жиденькие тучки плыли в ночь, темнея, а в
распадок отовсюду, словно вода в половодье, уже натекла мгла, и
Моэдо, наткнувшись на молодые берёзки, сложил в траву ношу и
лёг на бугорок затёкшей спиною. В проколе тучки высветился
лунный осколок уголками кверху, словно яркая ледяная улыбка с
неба. До чего она ужасна! Что предвещает? Уснуть не мог, то
вспоминал женщину, оставшуюся под ильмом с дочерью, то
думал о своих детях, и сердце тревожно сжималось и ныло...
Разбудил его петух внезапным звонким криком. «Почему я
ещё в городе? – сердито удивился он. – Почему до сих пор?..»
– сонная мысль оборвалась. Смутно просматривался опушённый
туманом распадок, а рядом, возле колючего куста аралии, важно
вышагивал рыже-палевый петух; он вновь прокричал, и из
тумана, как эхо, отозвалось слабое «кукареку». Моэдо послушал
пение далёкого петуха, поймал своего, замотал платком и
отправился дальше; ноги были странно вялыми, а мешок,
который вчера таскал весь день, до того отяжелел, точно ночью в
него наложили камней.
Петух и под платком пытался перекликнуться со своим
собратом, а тот кричал всё громче где-то уж близко, и вот Моэдо,
обойдя густо истрескавшийся останец, увидел лагерь беженцев.
Вдоль ручья, промывшего себе дорожку под горой, дымили
костры. На Моэдо никто не обратил внимания. Многие женщины
лежали на циновках или кучах лапника; на лицах, исхудавших и
измученных страданиями, проступало мертвенное безразличие.
Грязные дети жалко теснились у костров, не разговаривая, лишь
шмыгая носами, – у каждого вид был, словно его только что