Page 629 - И жили люди на краю

626
оборванные, обросшие, с автоматами на груди, стояли и
смотрели не столько на людей, сколько на узлы и коробки. Потом
поймали корову. Один держал её, другой доил; нацедил два
котелка молока и стал просить еду, открывая рот и показывая в
него пальцами. Но никто ничего им не дал – растерялись. Тогда
второй солдат, очень высокий, длинной рукою залез в бэнто вон
той молодой женщины, взял рисовые лепёшки, и оба русских
направились в ту сторону, откуда пришли они, беженцы. Только
часа через два, когда все успокоились, рассудили разумно: эти
солдаты давно бродят по тайге, – вероятно, заблудились, когда
ещё шла война. Послушав, что говорят взрослые, трое юношей
сказали, что, если солдаты вернутся к своим, они доложат, где
видели много женщин и детей. Тогда сюда придёт отряд солдат, и
они всех переловят. Значит, этих двоих нужно задержать.
Юношей стали отговаривать от слишком отчаянного замысла.
Но они ослушались старших. Ушли в тайгу. Теперь никто не
знает, что там случилось. Переживают за глупых парней и в то же
время – жутко представить! – что предпримут русские, если те
солдаты убиты. Как в такой ситуации возвращаться в город?
Вдруг из гущи толпы вырвался негодующий голос, он
налился той силой звонкости и отрицания, какой наливаются
женские голоса в самый пылкий момент скандала:
– Вы обманываете! Вас русские научили, как обмануть нас.
Вы спасёте себя, потому что нас заманите в поезда. Нас повезут и
там расстреляют. Обезьяне понятно, что в городе неудобно
убивать. Вот и везут в тайгу…
У Моэдо от этих слов сдавило горло и щёки запылали,
словно от пощёчин.
– Я никого не зову, – сказал он, натужно улыбнувшись.
– Моя семья сама распоряжается своей судьбой. – Он опустился
на корточки у костра: это значило, что больше ни с кем не хочет
говорить.