Page 119 - Возле моря

разыгрывается шторм, то – во всю мощь голоса, страшно, как
будто и над тайгою, и над морем бушует ураган, и нет от него
спасения, то снова – негромко, с растяжными переливами: де-
скать, всё вокруг успокаивается и скоро станет солнечно и тепло.
Зачем он так гудел, и сам не знал. Но ему сладко было от-
того, что необыкновенная женщина сидела послушно, как заго-
воренная шаманом, и в больших глазах её светилось столько
любопытства, что Карикумбе хотелось вскочить и обнять её.
А русский хозяин смотрел спокойно; в его глазах айну за-
метил не любопытство, а какие-то весёлые огоньки. Умный
всё-таки хозяин: что-то понимает.
И тогда Карикумбе заговорил громко и горделиво, глядя
искоса вверх, в угол. И, сделав паузу, сказал Моритики:
– Теперь — ты!
Моритики скашлянул и начал переводить:
– Я — Филин. Я вёл свободную и счастливую жизнь у бо-
гатого рыбою моря.
Я любил садиться на деревья около жилищ, которые ближе
к лесу были. Сидел и смотрел на людей. Кто к речке на рыбалку
пошёл, кто уже рыбу варил, а кто ничего не делал – только
трубкой дымил.
Как-то я увидел женщину. Ой, какую же красивую! Такую
красивую, что, наверно, от одного конца побережья до другого
нет ей подобной. Я смотрел и смотрел на женщину, за каждым её
движением следил. Когда она куда-нибудь шла, я летел чуть в
стороне от неё – сопровождал и охранял. Когда же она входила в
жилище, я опускался на дерево и ждал её. Чем дольше она не
появлялась, тем тоскливее мне делалось. Особенно тоскливо
было ночью. Но я сидел на дереве, ожидая рассвета, ожидая её.
Моритики покашлял в кулак и добавил:
– Приблизительно такой смысл.
Как только он смолк, Карикумбе продолжил. Но голос его
понизился от грусти.
– Я понял: полюбил эту женщину. Так полюбил, что если не
видел её, то не хотел ни летать, ни рыбу ловить. Даже жить не
хотелось – вот как крепко полюбил её!

117