Page 14 - Страдания юного Вертера

13

дяжничать, делать новые открытия, как его манят просторы; но наряду с этим в нас живет
внутренняя тяга к добровольному ограничению, к тому, чтобы катиться по привычной ко-
лее, не оглядываясь по сторонам.
Поразительно, право! Когда я приехал сюда и с пригорка оглядывал долину, – до чего
же все вокруг притягивало меня. Вон тот лесок: хорошо бы нырнуть в его тень! И вершина
вон той горы: хорошо бы оттуда обозреть всю окрестность! И примыкающие друг к другу
холмы и укромные долины: хорошо бы углубиться в них! Я бежал туда и возвращался, не
найдя того, на что надеялся. Будущее – та же даль! Необъятная туманность простерта перед
нашей душой; ощущения наши теряются в ней, как и взгляды, и ах! как же мы жаждем от-
дать себя целиком, проникнуться блаженством единого, великого, прекрасного чувства. Но,
увы, когда мы достигаем цели, когда «там» становится «тут», все оказывается прежним, и
мы снова сознаем свое убожество, свою ограниченность, и душа наша томится по ускольз-
нувшей усладе.
Так неугомоннейший бродяга под конец стремится назад, в отчизну, и в своей лачуге,
на груди жены, в кругу детей, в заботах об их пропитании находит блаженство, которого
тщетно искал по всему свету.
Когда я утром, на заре, отправляюсь в Вальхейм и там, в огороде при харчевне, сам рву
для себя сахарный горошек, сажусь, чищу его и попутно читаю Гомера; когда я выбираю на
кухоньке горшок, кладу в него масла, накрыв крышкой, ставлю стручки на огонь и подсажи-
ваюсь, чтобы время от времени помешивать их, тогда я очень живо воображаю, как дерзкие
женихи Пенелопы убивали, свежевали и жарили быков и свиней. Ничто не вызывает во мне
такого тайного и непритворного восхищения, как этот патриархальный быт, и меня радует,
когда я могу без натяжки переносить его черты в мое собственное повседневное существо-
вание.
Как отрадно мне всем сердцем ощущать бесхитростную, безмятежную радость челове-
ка, который кладет себе на стол взращенный своими руками кочан капусты и в одно мгнов е-
нье переживает вновь все хорошее, что связано с ним, – ясное утро, когда сам сажал его, и
теплые вечера, когда его поливал и радовался, глядя, как он растет.

29 июня

Позавчера сюда из города приезжал лекарь и застал меня на полу среди ребятишек
Лотты; одни карабкались по мне, другие меня тормошили, а я их щекотал, и мы дружно
кричали во весь голос. Доктор, ученый паяц, который во время разговора непрерывно тере-
бит складки своих манжет и без конца поправляет свое жабо, счел такое поведение недо-
стойным рассудительного человека; это было у него на носу написано. Однако я нимало не
смутился, слушал его мудрейшие разглагольствования, а сам наново строил детям карточ-
ные домики, которые они успели разрушить. После этого он ходил по городу и возмущался:
дети амтмана и так, мол, невоспитанны, а Вертер окончательно разбаловал их.
Да, милый Вильгельм, дети ближе всего моей душе. Наблюдая их, находя в малыше
зачатки всех добродетелей, всех сил, какие со временем так понадобятся ему; видя в упрям-
стве будущую стойкость и твердость характера, в шаловливости – веселый нрав и способ-
ность легко скользить над житейскими грозами, – и все это в такой целостности и чистоте! –
я не устаю повторять золотые слова Учителя: «Если не обратитесь и не будете как дети!»
И вот, друг мой, хотя они равны нам, хотя они должны служить нам примером, мы об-
ращаемся с ними, как с низшими. У них не должно быть своей воли! Но ведь у нас-то есть
своя воля! Откуда же такая привилегия? Оттого, что мы старше и разумнее! Боже правый,
ты с небес видишь лишь только старых детей да малых детей; а сын твой давно уже возве-
стил, от которых из них тебе больше радости. Они же веруют в него и не слушают его (это
тоже не ново), и детей воспитывают по своему образцу, и… прощай, Вильгельм! Довольно
пустословить на эту тему.

1 июля

Чем может быть Лотта для больного – это я чувствую на своем собственном злосчаст-