Page 367 - Анна Каренина

доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая
кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так
разгорячилась, что даже покраснела, и потом уже вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь
лишнего и неприятного. Свияжский заговорил о Левине, рассказывая его странные суждения
о том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
– Я не имею удовольствия знать этого господина Левина, – улыбаясь, сказал Вронский,
– но, вероятно, он никогда не видал тех машин, которые он осуждает. А если видел и
испытывал, то кое-как, и не заграничную, а какую-нибудь русскую. А какие же тут могут
быть взгляды?
– Вообще турецкие взгляды, – обратясь к Анне, с улыбкой сказал Весловский.
– Я не могу защищать его суждений, – вспыхнув, сказала Дарья Александровна, – но я
могу сказать, что он очень образованный человек, и если б он был тут, он бы вам знал, что
ответить, но я не умею.
– Я его очень люблю, и мы с ним большие приятели, – добродушно улыбаясь, сказал
Свияжский. – Mais pardon, il est un petit peu toque: например, он утверждает, что и земство и
мировые суды – все не нужно, и ни в чем не хочет участвовать.
– Это наше русское равнодушие, – сказал Вронский, наливая воду из ледяного графина
в тонкий стакан на ножке, – не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши
права, и потому отрицать эти обязанности.
– Я не знаю человека более строгого в исполнении своих обязанностей, – сказала Дарья
Александровна, раздраженная этим тоном превосходства Вронского.
– Я, напротив, – продолжал Вронский, очевидно почему-то затронутый за живое этим
разговором, – я, напротив, каким вы меня видите, очень благодарен за честь, которую мне
сделали, вот благодаря Николаю Иванычу (он указал на Свияжского), избрав меня почетным
мировым судьей. Я считаю, что для меня обязанность отправляться на съезд, обсуждать дело
мужика о лошади так же важна, как и все, что я могу сделать. И буду за честь считать, если
меня выберут гласным. Я этим только могу отплатить за те выгоды, которыми я пользуюсь
как землевладелец. К несчастию, не понимают того значения, которое должны иметь в
государстве крупные землевладельцы.
Дарье Александровне странно было слушать, как он был спокоен в своей правоте у
себя за столом. Она вспомнила, как Левин, думающий противоположное, был так же
решителен в своих суждениях у себя за столом. Но она любила Левина и потому была на его
стороне.
– Так мы можем рассчитывать на вас, граф, на следующий съезд? – сказал Свияжский.
– Но надо ехать раньше, чтобы восьмого уже быть там. Если бы вы мне сделали честь
приехать ко мне?
– А я немного согласна с твоим beau-frere, – сказала Анна. – Только не так, как он, –
прибавила она с улыбкой. – Я боюсь, что в последнее время у нас слишком много этих
общественных обязанностей. Как прежде чиновников было так много, что для всякого дела
нужен был чиновник, так теперь все общественные деятели. Алексей теперь здесь шесть
месяцев, и он уж член, кажется, пяти или шести разных общественных учреждений –
попечительство, судья, гласный, присяжный, конской что-то. Du train que cela va все время
уйдет на это. И я боюсь, что при таком множестве этих дел это только форма. Вы скольких
мест член, Николай Иваныч? – обратилась она к Свияжскому. – Кажется, больше двадцати?
Анна говорила шутливо, но в тоне ее чувствовалось раздражение. Дарья
Александровна, внимательно наблюдавшая Анну и Вронского, тотчас же заметила это. Она
заметила тоже, что лицо Вронского при этом разговоре тотчас же приняло серьезное и
упорное выражение. Заметив это и то, что княжна Варвара тотчас же, чтобы переменить
разговор, поспешно заговорила о петербургских знакомых, и, вспомнив то, что некстати
говорил Вронский в саду о своей деятельности, Долли поняла, что с этим вопросом об
общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским.
Обед, вина, сервировка – все это было очень хорошо, но все это было такое, какое