Page 13 - Дворянское гнездо

не злой, хлебосол и псовый охотник. Ему было за тридцать лет, когда он наследовал от отца
две тысячи душ в отличном порядке, но он скоро их распустил, частью продал свое именье,
дворню избаловал. Как тараканы, сползались со всех сторон знакомые и незнакомые мелкие
людишки в его обширные, теплые и неопрятные хоромы; все это наедалось чем попало, но
досыта, напивалось допьяна и тащило вон что могло, прославляя и величая ласкового
хозяина; и хозяин, когда был не в духе, тоже величал своих гостей дармоедами и
прохвостами, а без них скучал. Жена Петра Андреича была смиренница; он взял ее из
соседнего семейства, по отцовскому выбору и приказанию; звали ее Анной Павловной. Она
ни во что не вмешивалась, радушно принимала гостей и охотно сама выезжала, хотя
пудриться, по ее словам, было для нее смертью. Поставят тебе, рассказывала она в старости,
войлочный шлык на голову, волосы все зачешут кверху, салом вымажут, мукой посыплют,
железных булавок натыкают – не отмоешься потом; а в гости без пудры нельзя – обидятся, –
мука! Она любила кататься на рысаках, в карты готова была играть с утра до вечера и всегда,
бывало, закрывала рукой записанный на нее копеечный выигрыш, когда муж подходил к
игорному столу; а все свое приданое, все деньги отдала ему в безответное распоряжение.
Она прижила с ним двух детей: сына Ивана, Федорова отца, и дочь Глафиру. Иван
воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его
своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала
ему всякого рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика
Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, – самую, как
7
она выражалась, fine fleur [ ] эмиграции, – и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла
замуж за этого финь-флера; перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом,
разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, окруженная арапчонками, тонконогими
собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике времен
Лудовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито в руках – и умерла, оставленная
мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться в Париж с ее деньгами. Ивану
пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар (мы говорим о браке княжны, не
об ее смерти) над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого
наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он
вырос, перед ним закрылось; к службе с низких чинов, трудной и темной, он чувствовал
отвращение (все это происходило в самом начале царствования императора Александра);
пришлось ему поневоле вернуться в деревню, к отцу. Грязно, бедно, дрянно показалось ему
его родимое гнездо; глушь и копоть степного житья-бытья на каждом шагу его оскорбляли;
скука его грызла; зато и на него все в доме, кроме матери, недружелюбно глядели. Отцу не
нравились его столичные привычки, его фраки, жабо, книги, его флейта, его опрятность, в
которой недаром чуялась ему гадливость; он то и дело жаловался и ворчал на сына. «Все
здесь не по нем, – говаривал он, – за столом привередничает, не ест, людского запаху,
духоты переносить не может, вид пьяных его расстраивает, драться при нем тоже не смей,
служить не хочет: слаб, вишь, здоровьем; фу ты, неженка эдакой! А все оттого, что Во лтер в
голове сидит». Старик особенно не жаловал Вольтера да еще «изувера» Дидерота, хотя ни
одной строки из их сочинений не прочел: читать было не по его части. Петр Андреич не
ошибался: точно, и Дидерот и Вольтер сидели в голове его сына, и не они одни – и Руссо, и
Рейналь, и Гельвеции, и много других, подобных им, сочинителей сидели в его голове, – но в
одной только голове. Бывший наставник Ивана Петровича, отставной аббат и
энциклопедист, удовольствовался тем, что влил целиком в своего воспитанника всю
премудрость XVIII века, и он так и ходил наполненный ею; она пребывала в нем, не
смешавшись с его кровью, не проникнув в его душу, не сказавшись крепким убежденьем…
Да и возможно ли было требовать убеждений от молодого малого пятьдесят лет тому назад,
когда мы еще и теперь не доросли до них? Посетителей отцовского дома Иван Петрович

7 Цвет (франц.).